Век амбиций

Еще прежде статистиков люди описали проявившиеся социальные различия. Границы пролегали уже не между бобо, дин кэ и представителями “новой среднезажиточной страты”, а между “белыми воротничками” и “черными воротничками”. Анонимный автор описал последних так: “Они носят темную одежду. Они ездят в черных машинах. Их доходы скрыты. Их занятия неочевидны… Как будто в темноте прячется человек в черном”.

Люди, заработавшие состояние с нуля, стали терять былой блеск. Электронный магнат Хуан Гуанъюй, которого считали самым богатым человеком Китая, получил четырнадцать лет тюрьмы за незаконные биржевые операции и другие преступления. В течение восьми лет по меньшей мере четырнадцать юаневых миллиардеров были осуждены за всевозможные преступления: от организации “финансовых пирамид” до заказных убийств. (Юань Баоцзина, бывшего биржевого брокера, еще до своего сорокалетия заработавшего более трех миллиардов юаней, осудили за организацию убийства человека, пытавшегося его шантажировать.) Ежегодные рейтинги богачей прозвали “списками смертников”.

Чэун Янь, Мусорная королева, столкнулась с трудностями иного рода. Меньше чем через год после того, как Чэун признали богатейшей в мире женщиной, добившейся всего самой, ее репутация понесла урон. Группа по защите трудовых прав “Студенты и ученые против корпоративных злоупотреблений” опубликовала “Доклад о потогонном производстве”, в котором обвинила корпорацию “Девять драконов” в нарушениях трудового законодательства: допущении несчастных случаев на производстве, эксплуатации небезопасного оборудования, дискриминации сотрудников, больных гепатитом Б, и так далее. Группа опубликовала выдержки из “Руководства для сотрудников ‘Девяти драконов’”: “Уважайте начальство. Остановитесь, если увидели высокопоставленного начальника, и поприветствуйте его. Если идете вместе с высокопоставленным начальником, пропустите его вперед”. Работников могли оштрафовать, например, на триста юаней за плевание из окна корпоративного автобуса или за нарушение очереди в кафетерии, на пятьсот – за сон на рабочем месте, за разрешение постороннему посмотреть фабрику или за игру в мацзян; тысячный штраф и увольнение грозили за организацию забастовки или “распространение порочащих компанию сведений”. Кроме того, в правилах отмечалось, что размер заработка является конфиденциальной информацией и рассказы или расспросы о зарплате являются поводом для увольнения.

Китайская газета сравнила ситуацию с “позолоченным веком” Америки и обвинила Чэун в “превращении крови в золото”. Ей припомнили ее собственные слова: “Если в стране нет и бедных и богатых, она не станет сильной и процветающей”. Влиятельный журнал “Саньлянь шэнхуо” предположил, что если Чэун “в своем уме”, то она откажется от участия в Народной политической консультативной конференции: “Каждый лист бумаги, произведенный ‘Девятью драконами’… пропитан кровью рабочих”. Даже некоторые из самых энергичных защитников свободного рынка почувствовали смену эпохи. Журнал “Чжунгуо циецзя” в материале о Чэун отметил: “Пять лет назад, возможно, компанию, достигшую успеха в бизнесе, но не идеальную в других отношениях, терпели бы и даже ставили в пример. Но сейчас – уже нет”.

Чэун отреагировала на доклад с яростью: “Мы разбогатели потому, что нашли правильную бизнес-модель и превращали макулатуру в сокровище, а не потому, что дурно обращались с работниками”. По ее словам, компания выдала больше поощрений, чем выписала штрафов. Чэун усомнилась в мотивах группы “Студенты и ученые… ” и туманно намекнула, что та “получает деньги из Европы”.

Чэун объяснила мне, что компания прекратила практику штрафов. Осторожный человек здесь умолк бы, но Чэун придвинулась поближе и сказала, что считает штрафы в былых обстоятельствах оправданными: “Рабочие, если их не штрафовать, теряют осторожность, калечатся и потом требуют компенсации”. После разбирательства профсоюз провинции осудил практику штрафов и некоторые другие методы “Девяти драконов”, однако назвал компанию “довольно хорошей”. Это не слишком помогло: реакция Чэун и доклад завершили трансформацию ее образа. Чэун стала антигероем эпохи “дикого капитализма”.

Чем дольше я жил в Китае, тем сильнее мне казалось, что люди воспринимают экономический бум как поезд с ограниченным количеством мест. Для тех, кто вовремя занял кресло (потому что явился первым, или происходит из подходящей семьи, или дал взятку), прогресс оказался невообразимым. Все остальные были вправе гнаться за поездом так далеко и так быстро, как их несли ноги, но тем не менее видеть вдалеке лишь его хвост.