С годами Линь все подозрительнее относился к “шоковой терапии”, предложенной бывшему Советскому Союзу западными советниками, и укреплялся в мысли, что ключ к процветанию Китая лежит в сочетании рыночной экономики с сильным государством. Спустя десять лет после распада СССР большая часть стран Восточной Европы, перешедших к рыночной экономике, столкнулась с безработицей, стагнацией и политическими неурядицами, и “Вашингтонский консенсус” распался. Тогда же, в 90-х годах, начался подъем “гибридной” китайской экономики. В некоторых ее сферах царил дикий капитализм, в некоторых – жесткий правительственный контроль. Установка на рост была непоколебима. Если партия сталкивалась с выбором между ростом и окружающей средой, побеждал рост; между общественной безопасностью и ростом – также побеждал рост. Медицинское страхование и пенсионные фонды испарялись. Загрязнение губило землю. Застройщики сносили крупные районы. Общественное недовольство росло, но партия сдерживала его силой, а также за счет роста благосостояния.
Улучшения были очевидны: в 1949 году средняя продолжительность жизни составляла 36 лет, а грамотой владело лишь 20 % населения. К 2012 году средняя продолжительность жизни достигла 75 лет, а грамотными были уже 90
Линь размышлял о роли политических реформ в экономике, и его позиция не снискала ему любовь требующих демократизации китайских либералов. Он издал книгу “Китайское чудо” в соавторстве с Фан Цаем и Чжоу Ли. Речь в ней шла о хаосе, вызванном коллапсом Советского Союза: “Чем радикальнее реформа, тем разрушительнее окажутся общественные конфликты и сопротивление реформе”. Линь одобрил китайский “градуалистский подход”. На лекции в Кембридже осенью 2007 года он указал на “провал реформ по рецепту ‘Вашингтонского консенсуса’”. Линь шутил, что методы “шоковой терапии”, предложенные МВФ, оказались скорее “шоком без терапии” и не могли не привести к “экономическому хаосу”. Он напоминал: сторонники “Вашингтонского консенсуса” обещали, что китайский подход к реформам будет “худшей стратегией”, которая неизбежно вызовет экономический коллапс. Линь стал самым убежденным проповедником собственного пути Китая к счастью.
В ноябре 2007 года Линю позвонили из Всемирного банка, который в рамках борьбы с бедностью занимается выдачей ссуд и финансовой экспертизой. Глава банка Роберт Зеллик собирался в Пекине встретиться с Линем, чтобы услышать его мнение о китайской экономике. Они встретились, и два месяца спустя банк предложил Линю пост главного экономиста. И снова он стал
Мао считал Всемирный банк орудием империалистической агрессии. Теперь Китай был третьим крупнейшим его акционером и открыто стремился приобрести больший вес в международных экономических организациях.
В июне 2008 года Линь с женой переехал в Вашингтон. Все вещи уместились в два чемодана. Они сняли в Джорджтауне дом с патио, где Линь мог писать на свежем воздухе. В кухне поставили беговую дорожку. В командировках, когда коллеги шли развлекаться, Линь оставался в своем номере и допоздна работал.
Я навестил Линя жарким августовским днем. Я нашел его в просторном угловом кабинете на четвертом этаже тринадцатиэтажного здания Всемирного банка за пару кварталов от Белого дома. Линь отодвинулся от стола. Он работал, как всегда, на бумаге. “Как развивающаяся страна может догнать развитые?” – это был главный вопрос работы всей его жизни, и теперь Линь был настроен действовать. “Мы видим множество ошибок и мало успехов”, – сказал он. У него был штат почти из трехсот экономистов и других исследователей, чья работа помогала банку и правительствам бедных стран определить стратегию по повышению уровня дохода.