Век Дракона

Слова отца падают отрывисто и резко. Кажется, у него даже заплетается язык - отец, в отличие от него, не спал гораздо дольше. Судя по движению впереди, он снова поднимает палку - и Дайлен, сделав над собой нечеловеческое усилие, поднимает свою.

Где-то вдалеке, должно быть, в оставленном доме, слышится детский плач. Отец мотает головой, точно у него заныли зубы. Дайлен издает протяжный, громкий стон.

- Ладно, - в голосе отца - обреченная усталость. - Пойду я. Нельзя оставлять ее одну. Вдруг она… как ты. Иди, подои коз. Может, голодна.

Реальность, почти обретшая четкость, вновь подергивается дымкой, и все стремится завалиться куда-то вбок, пока он, захватив что-то с собой, идет в загон, к блеющим тварям. Мелкие сосцы не даются, ускользают из болющих каждым сочленением пальцев. Чувствуя нетвёрдую руку, козы подергивают ногами, перебегая с места на место. Наконец, каким-то чудом дело сделано, и Дайлен, обеими руками приподняв тяжелый кувшин с молоком, как может скорее спешит обратно.

Отец стоит на пороге. Сверток в его руках уже не плачет - противно ноет, сучит торчащими из вороха несвежих простыней кривыми ножками с розовыми пятками. Отец нетерпеливо подергивает зажатой между пальцев стеклянной бутылкой со свисающим с нее примотанным сосцом из мытой бараньей требухи.

- Ну, скоро?

Дайлен послушно ускоряет шаг. Но коварную выбоину на дороге, которую всегда обходит в трезвой памяти, в плывущем мареве не замечает вовсе. Нога подламывается, и полупьяный от бессонницы, он падает на землю, расплескивая драгоценное молоко.

- Ну что ты за косорукая бестолочь! - отец опять срывается на крик. Сверток в его руках вздрагивает и разражается громким плачем. - На что ты вообще годен? Никакого толка от тебя! Никакого толка!

Голос, всегда бывший низким и властным, делается все выше и как-то странно дребезжит. На несколько тягучих мгновений отец, заходящаяся у него на руках сестра и мир вокруг опять делаются расплывчатыми, едва различимыми. И вдруг ослепительно вспыхивают, ударив по глазам немыслимо ярким светом.

- Толку от тебя никакого! - в сильнейшем раздражении, даже ярости, повторил чей-то молодой, но дребезжащий голос. - Я посчитал тебя подарком судьбы, а ты оказался настоящим гнильем!

Авернус отвернулся от своего никчемного подопытного и в сильном волнении заходил по комнате. Он и раньше замечал признаки повышенной чувствительности к воздействию скверны у объекта его исследования, но, по недопустимому небрежению, принимал их за особенности ее восприятия именно этим телом, игнорируя тревожные знаки, и продолжая опыты в обычном режиме. И теперь он поплатился за это. Свидетельством тому были многочисленные области поражения скверной кожных покровов, проникавшие глубоко в ткани, и видоизменявшие их изнутри, деформация скелета конечностей, и свойственная большинству получивших иммунитет от скверны почти полная потеря интеллекта.

Ранее, в процессе экспериментов, подопытный кричал и так скверно и забавно ругался, сопровождая свои проклятия замысловатыми угрозами и настолько интересными предположениями о происхождении своего мучителя, его родителей, дедов и прадедов, что отвыкший от человеческого общения Авернус ни разу не заткнул ему рта, наслаждаясь плодами чужой и очень яркой фантазии. Теперь же пораженная скверной тварь, в которую превратился пойманный всего неделю назад молодой Страж, не говорила ничего, по-видимому, окончательно и бесповоротно утратив навыки речи, и только рычала и выла, разбрызгивая слюну, при любых попытках Авернуса продолжить опыты.