Век Дракона

Покинув лечебницу, несколько мгновений Дайлен стоял в дверях, привыкая к заливавшему внутренний двор крепости яркому солнечному свету. Сам двор был достаточно большим и просторным, более, однако, похожим на коридор между стоявшими в ряд по обе его стороны каменными постройками. Повертев головой туда-сюда Дайлен смог увидеть собственными глазами, из-за чего крепость Борнэ, толковавшаяся со старого орлесианского, как Врата, получила свое название. Вокруг, насколько хватало глаз, поднимались величественные, покрытые снегом горные хребты. Единственный проход через Морозные горы представлял собой узкую расщелину, зажатую между двух каменных стен. Направо, как и указывала магиня, высились ворота в Ферелден - обшитые лиственным металлом, огромные створки в несколько человеческих ростов. По левую сторону лежал путь в Орлей - и врата его были словно зеркальным отражением ферелденских. На пространстве между вратами и размещалась крепость Борнэ. Площадь ее напоминала вытянутую дорогу от одних врат до других. Стоявшие по обеим краям от площади дома во многом отличались по внешнему виду. Вычурный орлесианский стиль давал о себе знать даже в горах. Догадаться, которая сторона принадлежит какой державе, было несложно. Лишь небольшая церковь с пристроенными к ней казармами храмовников, и лечебница, из которой только что выгнали Амелла, похоже, не подлежали разделению и использовались совместно обеими сторонами.

Во дворе было людно. Всюду прохаживались воины в форме стражи Ферелдена и Орлея. По мощенной ровным камнем дороге, поскрипывая, двигалась запряженная добротной лошадью груженая телега о двух колесах, на передке которой восседал пузатый человек. Справа и слева, держась за ободы, возок сопровождали двое эльфов, судя по отсутствию узоров на лицах - городских, у одного из которых за спиной был приторочен лук. Чуть поодаль возле горевшего костра, разместилось крестьянское семейство в компании двух коз и собаки, что размерами была вдвое меньше мабари, лохматой, со свитым в кольцо косматым и грязным хвостом. В стороне молодая послушница говорила с долговязым и очень ушастым эльфом, рядом с которым стояла небольшая тележка с каким-то товаром. Откуда-то слышался звон мечей и перестук кузнечных молотков.

Несколько раз с наслаждением и изучающе втянув обжигающе холодный горный воздух носом, Дайлен безошибочно определил нужное ему направление, и отправился на ферелденскую сторону, туда, откуда пахло едой. Добравшись до кухни и потратив там еще несколько медных монет, он на некоторое время задержался в трапезной зале, где вкушали полуденную пищу около полутора десятков солдат и храмовников, столько же слуг и работников крепости и, даже, если судить по одежде, несколько просто остановившихся в ней путников, подобных самому Стражу. Поскольку все угловые места были заняты, Дайлен, после короткого колебания, прошел со своей мисой в середину зала и, спустя короткое время, уже отдавал должное вареной козлятине с луком и хлебом, удобно разместившись между двух воинов Церкви. Покончив с едой и узнав от одного из храмовников, что его спаситель, сэр Октавиан, еще ночью спешно ушел с не успевшим смениться отрядом в какую-то из близлежащих ферелденских деревень, в которой во внезапно сгоревшем сарае староста усматривал вредоносное деяние прятавшегося среди сельчан отступника, быть может, даже ребенка, Амелл, наевшись и повеселев, отправился на поиски распорядителя.

Здесь, однако, ему повезло меньше. Распорядитель ферелденского склада, худой, усатый старик, немногословно и без объяснений, но наотрез отказался продавать доспех, хоть новый, хоть старый, ровно как и плащ. Самое большее, что ему удалось после долгих препирательств, во время которых в основном говорил один только Дайлен - приобрести чью-то старую и не чистую рубаху из мешковины, могущую сойти для ношения дородному человеческому мужу, либо косситу, но на Дайлене провисшую мешком. Выбирать, однако, не приходилось, поскольку собственная рубаха Стража после когтей сумеречного кота гляделась на нем еще более плачевно. Кое-как подпоясавшись купленной веревкой, и натянув обратно драный доспех, Амелл отправился на конюшню, которая, как и церковь, была в крепости одна на два хозяйства двух держав. Здесь его встретили еще более неласково, и даже вид почти полного кошеля не смягчил настроений конюха, к которому путник обратился за покупкой лошади. Лишь получив монету, говоривший раздраженно и в нос орлесианец соизволил пояснить, что те лошади крепости, что не были приписаны к гарнизонам, держались для почтовых нужд, либо королевских или имперских гонцов, а потому не подлежали продаже. Свободных же лошадей крепость не имела, ввиду непростой доставки в горы корма. Осторожные расспросы младших ферелденских конюхов подтвердили правдивость этих слов, и единственное, что вынес Амелл полезного из конюшен, был совет поискать в деревнях поблизости от Имперского тракта, где лошадь действительно можно было бы найти, пусть и за завышенную плату.