Век Екатерины Великой

Последовавший в ходе войны с турками раздел Речи Посполитой был совершен – вопреки мнению Панина. Вынужденный согласиться с императрицей Екатериной, высказывавшейся за раздел, Панин принял участие в практической его подготовке. Противники Панина не замедлили поставить ему в вину раздел Речи Посполитой, который принес больше выгоды Австрии и Пруссии, нежели России. Григорий Орлов, бывший одним из самых ярых врагов Панина, открыто заявлял, что тот заслуживает смертной казни.

* * *

Государыня Екатерина Алексеевна с графами Иваном и Григорием Орловыми прогуливалась по анфиладам Зимнего дворца. Пребывая в хорошем настроении, они вели беседу о красоте дворца, будущем обустройстве некоторых его помещений, об архитекторе Растрелли.

– Ужо скоро пятнадцать лет строим и строим, и никак не достроим, – говорила императрица с иронией. – Мне, верно, жизни не хватит довести Зимний дворец до конца. То одно надо перестроить, то другое надо перекрасить, то вот Малый Эрмитаж пристроить. Сие – мои первые картины, – сказала она, обращаясь к Ивану Орлову, гордо указав на живописные яркие полотна. – Я приобрела оную коллекцию у берлинского купца Иоганна Гоцковского четыре года назад. Они были собраны для прусского короля Фридриха, но поскольку Пруссия за семь лет войны, закончившейся лишь благодаря смерти императрицы Елизаветы, обнищала, то денег у короля не было выкупить коллекцию. Вот тогда я и положила показать ему, что у нас в казне хватает денег, хоть мы и воевали с ними семь лет.

– Ну, Екатерина Алексеевна, голубушка, вы государыня, каковых нет более на белом свете! Вот и выкусил Фридрих-то! – обрадованно заулыбался граф Иван Григорьевич.

– Да, я тут же приказала забрать двести пятьдесят пять картин – в счет военного долга пруссаков. Среди них есть шедевры! Вот, взгляните на «Портрет молодого человека с перчаткой в руке» художника Франса Хальса. Не правда ли, как живой смотрит на нас? «Гуляки» художника Яна Стена. Так и хочется попасть туда к ним!

– Да, хорошие полотна, – согласился Иван.

– Весьма скоро я получу в свой Эрмитаж картины из коллекции дрезденского министра Брюля.

– Я даже толком не знаю, что означает сие нерусское слово – Эрмитаж, – сказал, смущаясь, граф Иван Орлов.

– Иван Григорьевич, дорогой, ничего особливого оное слово не значит. Эрмитаж есть место, где можно уединиться с красотой, блаженством и покоем – и наслаждаться всем оным.

– Вот как! Я и не догадывался…

Орлов, идущий рядом с Екатериной, рассеянно рассматривал полотна, заложив руки за спину.

– Чувствуешь себя спокойно, умиротворенно, – объясняла Екатерина. – Такие чувства возникают не везде, а лишь в подобных особенных местах. Так?

– Скорее – да, так, – соглашался Иван Григорьевич.

– Оглянитесь кругом, – Екатерина широко провела рукой перед собой. – Нравится вам сия красота, картины голландских и фламандских художников?

Губы Орловых растянулись в улыбке:

– Нравится, зело нравится, – ответили они в один голос.

– Вот командирую графа Григория Орлова за новыми картинами в Европу, в Дрезден. Хочу приобрести шестьсот картин, всю коллекцию саксонского министра графа Брюля.

Они подошли к дверям покоев императрицы, и Иван Григорьевич распрощался с ними, удалившись по своим откуда-то взявшимся неотложным делам.

Екатерина и Григорий с улыбкой смотрели вслед большому, немного располневшему и оттого слегка неуклюжему брату Григория, пока тот не повернул в одну из боковых дверей анфилады.

Екатерина обернулась к Григорию.

– Ну, что скажешь? – спросила она, заглядывая ему в глаза. – Поедешь? Ты ведь отменно разговариваешь на немецком языке.

Орлов деловито крутил в руке миниатюрный, усыпанный бриллиантами портрет императрицы.

– Пошли кого-нибудь, зоренька, другого. Хоть бы и Бецкого отправь, – предложил он. – У него завсегда оные дела лучше получаются. А мне полагается при тебе находиться.

Он на ходу обнял ее, прижал к себе, поцеловал твердыми губами в щеку. В ответ Екатерина повисла на его шее. Григорий наклонился и получил звучные поцелуи в обе щеки.

– Хорошо. Уговорил. И мне не хочется с тобою расставаться, – проговорила она, весело и шумно усаживаясь в свое любимое, на гнутых золоченых ножках, подбитое бордовым бархатом кресло. – Брата же твоего, не первый год обретающегося в Италии, пошлем завоевывать славу отечеству, небось, уж выздоровел окончательно. Чует мое сердце, справится он с Морейской экспедицией.

– Дай-то Бог! – Григорий, с сомнением покачав головой, взглянул на Екатерину.

– А картины, – завершила она разговор, – правильно ты советуешь – закупит и привезет наш общий друг Бецкой.

* * *