Век Екатерины Великой

– Он, вестимо, хорош: и красавец, и герой, и все тому подобное, но он мне таков не надобен, коли не я царица его сердца! Он думал, что будет играть с огнем и не обожжется? Ужели вы полагаете, будто так возможно? – Екатерина выразительно посмотрела на графа. – Я более не желаю строить замок на песке! Так, стало быть, ему и передайте.

– Ваше Величество, Екатерина Алексеевна, государыня! Знаю я, что вы – единая царица сердца его. А все остальное лишь забавы во хмелю.

На глаза Екатерины навернулись слезы. Она отвернулась.

– Иван Григорьевич, я все сказала.

Она нервно позвонила. Вошла статс-дама Прасковья Брюс, поклонилась.

– Прикажите статс-секретарю Козьмину принести бумагу и печать.

Брюс вышла.

Екатерина обернулась к князю и ровным голосом сообщила:

– Теперь же я издаю приказ более ему не появляться при дворе.

Вошел секретарь. Подписывая документ, Екатерина мельком взглянула на графа. Лицо его побледнело, он нервно что-то мял в руке. Екатерина пожалела его – понимала, что он не причем во всей оной истории с младшим братом. В момент передачи секретарем ему бумаги, стойко глядя ему в глаза, императрица молвила с печалью в голосе:

– Я никогда не забуду, чем я обязана перед всем вашим родом, Иван Григорьевич. При всем моем уважении лично к вам, заслугам передо мной и отечеством остальных ваших братьев, я отдаляю от двора всех Орловых на год. Но вашу просьбу дать Григорию Григорьевичу последнюю аудиенцию я исполню. Прощайте!

Сильно побледнев, Иван Орлов, пораженный услышанным вердиктом, сумел взять себя в руки. Твердым шагом он подошел, поцеловал руку и, отступив на три шага и повернувшись кругом, быстро вышел вон.

Екатерина, в последнюю минуту затаившая дыхание, наконец с облегчением выдохнула. Опустившись в кресло, облокотившись на руку, она просидела так долгое время.

Все подобные посольства Орловых настолько удручали Екатерину, что она некоторое время не могла сосредоточиться и нормально работать. Дело дошло до того, что она не принимала никого, даже отказывала министрам, являющимся к ней с докладами.

Впрочем, так продолжалось недолго. Усилием воли императрица Екатерина вернула себя к делам и снова предстала перед всеми неотразимой императрицей, не упускающей из виду ни одного важного дела.

Все как будто успокоилось и вернулось в прежнюю колею, как вдруг вечером накануне Рождества в Петербург нежданно пожаловал Светлейший князь Григорий Григорьевич Орлов. Он остановился у брата Ивана и уже на следующий день, в самом своем блестящем виде, был принят Екатериной.

Когда все вышли из комнаты, Орлов бросился Екатерине в ноги. Она молча подождала, пока он выскажет все свои мольбы и просьбы о прощении, после чего холодно приказала ему встать.

Орлов поднял разгоряченное лицо, взглянул на нее и не узнал: в ее взгляде не было более любящего сострадания, к коему он так привык за столько лет, а было лишь желание скорее закончить сию сцену. Он встал, отвел глаза.

– Ваша Светлость, Григорий Григорьевич, с некоторых пор я не могу вас любить. Слава Богу, на вас свет клином не сошелся. Нет ценности супротив любви, но вы привыкли охотится на чужих дачах. Посему, прошу более не беспокоить меня по оному поводу.

Произнесла она сии слова безразличным голосом, но глаза, готовые заплакать, выдавали ее.

Глухо кашлянув и сглотнув, Орлов опустил голову.

– Вестимо, не любишь… Стало быть, князь Васильчиков теперь волнует тебя, – сказал он первое, что пришло в голову – и не обрадовался своим словам.

Екатерина вся вспыхнула.

– Что? – почти крикнула она. – И вы смеете мне, императрице, коей изменяли колико раз, вы смеете что-то говорить касательно князя Васильчикова! Представьте себе, он меня обожает, ни на кого, кроме меня не смотрит и не посмотрит никогда. Представьте себе, на него можно полагаться и, коли я надумаю послать его на переговоры с турками, поверьте, он их проведет не иначе, как с успехом – понеже будет думать токмо обо мне и отечестве.

Граф Орлов сразу потерял свой блеск и великолепие: поникнув головой, он изредка ее поднимал, дабы не выглядеть уж совсем юнцом пред нею. Окромя того, он понял, что более не может обращаться к ней на «ты».

Екатерина сверкнула глазами. Разъяренная, с побледневшим лицом, она расхаживала около князя, сцепив руки и бросая на него презрительные взгляды.

– Как могли вы допустить не подписание договора с турками! Где был ваш ум и дипломатичность, хотелось бы мне понять? Вам не надобно было, подобно брату-герою, Алексею, уничтожать целый флот, а надобно было лишь вежливо говорить с противником, с государственными людьми!

Орлов никогда не видел Екатерину в такой ярости.

– Тебя… – начал было Григорий, но тут же исправился: – Вас там, в Фокшанах, не было, вы не знаете, как турки нагло там себя вели, – токмо и смог сказать Орлов пресекающимся голосом.

Екатерина не слышала его. Она ходила вокруг стола, разворачивая и заворачивая рукава бархатного платья цвета бордо, надетого специально для бывшего фаворита.