Век Филарета

Дроздов знал об активности масонских лож, разнообразных религиозных кружков среди дворянства и раскольнических сект среди мужиков. Часть их отворачивалась от церкви, а часть прямо выступала против православия – вот угроза настоящая, но как с нею бороться? Князь не только позволил издавать Лабзину «Сионский вестник», объявив себя его цензором, но даже выхлопотал ему орден Святого Владимира 2-й степени «за издание на отечественном языке духовных книг».

Друг Дроздова архимандрит Иннокентий первым возвысил свой голос против мистицизма. Скромный, чистый умом и сердцем ректор семинарии в защите православия был ревностен до самоотвержения, до забвения всякой осторожности. Он был из тех, кому нестерпима жизнь с уступками жалкому и тленному миру сему.

Филарет смог удержать Иннокентия от выражения открытого протеста по поводу пропущенной светской цензурой книги Штиллинга с толкованием на Апокалипсис, хотя вред книги сознавал. Автор проводил ту мысль, что истинная церковь не есть ни восточно-греческая, которая после Константина Великого «пала» и сделалась «идолопоклонническою», ни западнолатинская, которая есть «блудница Вавилонская», но – церковь моравских братьев, или Гернгутерская. По убеждению Штиллинга, сие будет подтверждено вторым пришествием Христа в 1836 году. Дроздов знал от князя о влиянии Штиллинга на государя. Нетрудно было предвидеть последствия открытого возмущения Иннокентия – немедленное удаление из столицы в глушь. Так не лучше ли сохранить ревнителя православия для его дела?

– Уступаю тебе, но поверь, рано или поздно придёт час решительного выбора, – с грустью говорил отец Иннокентий другу.

Тем временем возражения на книгу Штиллинга написал и послал на имя государя переводчик Медико-хирургической академии Степан Смирнов. Он был тут же изгнан из академии и пропал бы с семейством от голода, если бы не помощь графини Орловой-Чесменской. Экземпляр рукописи попал в руки Иннокентию, и он хотел пропустить её в печать, но Дроздов отсоветовал, и его поддержал новоназначенный митрополит петербургский Михаил Десницкий.

Владыка Михаил с настороженностью относился к Дроздову, а его благоволение к Иннокентию Смирнову быстро росло. Первый был известен своей близостью к Голицыну, второй, напротив, неумеренной ревностью в борьбе с мистицизмом. Первый был чрезмерно молчалив и сдержан, а второй открыт и искренен, ему сразу верилось. Для митрополита то был лучший кандидат на место викария взамен Филарета.

Весною 1818 года архимандрит Иннокентий со сдержанной радостью сказал только вернувшемуся из Москвы Дроздову:

– Терпел я, по твоему внушению, и терплю, но не у всех достаёт терпения. Вот, изволь посмотреть. Некий Евстафий Станевич написал прекрасную книгу «Разговор о бессмертии души над гробом младенца». Это на смерть любимого дитяти статс-секретаря Кикина. Станевич его друг и в утешение родителей написал сие сочинение.

– Чувствую, брат, тебе понравилось.

– Да. Тут истинное чувство скорби и обличение духа времени. Полагаю, что сам написал бы иначе, но в качестве духовного цензора пропускаю без колебаний.

– Позволь… – Дроздов присел в кресло и быстро просмотрел рукопись.

Иннокентий знал, что премудрый Филарет найдёт основания для критики. Книжка слабовата, но то был голос в защиту Православной Церкви. Иннокентий устал терпеть Будь что будет, но необходимо открыть людям глаза на голицынское министерство.

– Сочинение сие слабо, – положил листы на стол Дроздов. – Фенелон назван «змием», философия Дютуа осуждается – а где тому доказательства? В нескольких местах есть противоречия с Символом Веры.

– Да что же я, Символа Веры не знаю? – обиделся Смирнов, – Там не противоречия, а неполнота толкования.

– Много выражений слишком оскорбительных для предержащей власти.

– А в целом сочинение безгрешное!

– Пусть так, но написано плохо, бессвязно и бездоказательно.

– Что ж, не академическая диссертация, к коим ты привык.

– Ты подписал её на выход?

– Она уже в типографии. Ты читал другой список… Знаешь, владыко Филарете, я бы, может, и терпел, кабы не случай с отцом Ионой. Я ещё… – Смирнов запнулся. – Нет, ничего.

– Спаси тебя Господи! – перекрестил Дроздов товарища.

Смирнов умолчал, не желая говорить другу о своём письме к князю Голицыну, в коем он обличал пагубность мистического направления и заканчивал так: «Вы нанесли рану церкви, Вы и уврачуйте её».

Письмо это показал Дроздову митрополит Михаил.

– Только что был у меня князь. Сам не свой. Вот, кричит, что пишет ваш архимандрит!..

– Владыко, отец Иннокентий поступил по сознанию справедливости.

– Всему есть мера и время! – сурово отрезал митрополит, – Мы живём не в горних высях, а в суетном мире, и главное дело наше, как поставленных архипастырей, сохранение Церкви Христовой. Сохраним Церковь – сохраним и веру. А восстановим против себя министра – он вовсе скрутит нас в бараний рог, да и заменит своими пастырями… Непросто, ох непросто… Вразуми нас, Господи!