Век Филарета

   17 октября 1802 года в тихий час накануне вечерни все в лавре услышали, как часовые колокола на третьем ярусе колокольни издали глухой и беспорядочный звон, чего не могло произойти от ветра. В церквах и соборах вдруг закачались паникадила. Двери повсюду отворились. Окна задрожали. Необъяснимый ужас вдруг охватил многих. То было землетрясение, явление необычное для Москвы и окрестностей.

   Среди семинаристов нашлись любители истолковать сие чрезвычайное происшествие в плане мистическом, как явный знак предостережения свыше. Но вот от чего следовало предостерегаться и кому именно, никто не решался объяснить.

    Василий не задавался пустыми вопросами. Он успешно прошел годичный богословский курс и готовился ко второму году, но отец Евграф как-то отозвал его в сторонку и, глядя в

глаза, сказал о возможности скорых перемещений в составе лаврских  преподователей и о том, что он намеревается рекомендовать Дроздова наряду с некоторыми другими на освободившиеся места. Тут же радостная  весть полетела и Коломну. Читая ответ, Василий ощутил силу волнения отца Михаила, дожившего до желанного для каждого родителя рубежа — становления своего чада. Правда, радости сына отец Михаил не разделял, полагая наилучшим ис­ходом для отличника -богослова место приходского священника и Коломне.

«Ваше Высокоблагословение!

Дражайший Родитель!                                                        -

Я получил Ваше трогательное письмо. Чувствую цену доверенности, с которою Вы ближе показываете мне свое положение и позволяете участвовать в своих мыслях. Оне подаёт мне случай внимательнее размыслить о свете. Я представляю, что и я некогда должен вступить на сию сомнительную сцену, на которую теперь смотрю со стороны, где нередко невежество и предрассудок ру­коплещет, освистывает злоба и зависть... И мне идти по сему пути, где метут под ноги то камни, то золото, о которыя равно удобно претыкается неопытность или неосмотрительность... Я молю Бога, чтобы далее и долее хранил Вас для меня, дабы при руководстве Ваших советов и Вашей опытности легче мог я снискать свою. И так, желая Вам; равно как и любезнейшей моей Матушке, совершенного здоровья и долголетия, есмь»

Вашего Высокоблагословения послушный сын В. Д...

10. XII. 1802

   Решение было им принято, что бы ни писал отец

   Зиму, весну и лето 1803 года он занимался столь же старательно по всем предметам — богословию, философии, истории, читал латинских и греческих классиков, переводил отдельные псалмы Давида с еврейского на русский.

   Самым простым оказалось преодоление усталости — можно было выйти в сад при больнице, пройтись по дорожкам между душистым табаком и георгинами, и тяжесть в голове спадала.

   Подобно всем своим сверстникам, он переживал позывы пло­ти, но к тому времени настолько научился владеть собою, что терпел, не стыдясь и не мучаясь.

   По временам охватывала лень. В самом деле, ну стоит ли так стараться? — уже один из лучших на курсе. Зачем читать новые книги? — их много, всех не перечитаешь; зачем мучиться над еврейскими текстами, давно переведенными на славянский язык? Зачем переписывать выступление для диспута, судьба которого быть услышанным лишь его же товарищами, из которых немногие оценят тонкости красноречия?.. Натуры дюжинные давно бы от­ступили, но Дроздов с молитвою шел дальше.

   Большим горем для него стала смерть Андрея Саксина в марте от чахотки. Он видел усопших стариков и младенцев, но теперь впервые в жизни с очевидностью понял слова покаянного канона: «Како не имам плакатися, егда помышляю смерть, видех бо во гробе лежаща брата моего, безславна и безобразна? Что убо чаю, и на что надеюся?..» Не нужны оказались милому Андрюше ни конспекты по философии, ни голубое небо над лаврской коло­кольней... Так, может, они и никому не нужны?

Митрополит стал благосклонен к нему больше обыкновенного. При прогулках по саду в Вифании Дроздов шагал слева от владыки, а справа  шел Андрей Казанцев, обретший к тому времени немалую известность и авторитет в лавре (сочиненные им ода и разговор на латинском языке митрополит Платон вручил императору Алек­сандру Павловичу при посещении им Вифании). Владыка заметно постарел, ноги его слабели, но гулять он любил. На слова Василия о пренебрежении жизнью сею и необходимости помышления лишь о жизни будущей митрополит посерьезнел.

   —  В самом деле, ваше высокопреосвященство,— говорил Дроздов,— не следует ли нам желать скорейшего прохождения сей мимолетной и мгновенной жизни, аки для нас ненужной или вредной?.

   Митрополит присел на скамейку под раскидистой липой и оглядел своих спутников, среди которых были старшие семина­ристы и молодые учителя. В китайчатом полукафтане, соломенной шляпе и туфлях на босу ногу маститый иерарх выглядел сущим философом в окружении учеников.