Век Филарета

Глаза старика скоро уставали. Он откладывал книгу, но малыш продолжал смотреть на него вопрошающе. Сейчас-то Василий понимал, что скромен познаниями был протоиерей Никита, не такой великий книгочей, как батюшка, но прост и тверд был в пере своей, сохранив до преклонных лет простодушное удивление перед величием Господа.

  ...Сколь лет живу, грешный, а не перестаю удивляться мило­сердию Господнему. Нам если кто причинит зло, иной изничто­жить готов, а всемогущий Господь, жизнию и смертию нашею владеющий, нас, окаянных, терпит во всей скверне нашей...

Вася любил эти нечастые серьезные рассуждения. Он как должное воспринимал сдержанность и внешнюю суровость деда, который был иерей, стоящий между обычными людьми и са­мим Богом.

   Когда же на праздники приходили гости, дед доставал гусли, засучивал рукава рясы и играл то церковные распевы, то про­тяжные песни, то плясовые мелодии, да так, что маменька с бабушкой в пляс пускались, там и крестный дядя Петр... Только маленький Вася стеснялся, пока его не вытаскивали на середину круга, и приходилось вертеться и бить каблуками об пол.

   Летом нередко отправлялись в гости к коломенским батюш­кам, к знакомым купцам, но самыми памятными были посещения нескольких дворянских домов прихода. Там были не простые слуги, а лакеи в ливреях. Икон в комнатах было мало, на стенах все больше висели здоровенные тарелки и картины, которые Вася со вниманием разглядывал. Хозяева встречали их в непривычных нарядах: в коротких кафтанах, с напудренными косичками и в диковинных чулках и башмаках. В таких гостях Васю за обедом сажали за отдельный столик с детьми, что было унизительно.

  Вообще же мир в детстве виделся разумным и прочно устроенным. Сомнения возникали

то при виде нищих слепцов, то ковыляющей на трех лапах собаки, которую гоняли по базарной площади купеческие приказчики, а она послушно отбегала и про­сяще оглядывала людей.

    В один из дней бабьего лета накануне Васиного поступления в семинарию пошли с бабушкой на кладбище. Навестили могилки своих и отцовских родных, помолились об упокоении душ умер­ших, прощении им всяческих грехов и даровании жизни вечной, перекусили яблоками с хлебом, посидели на лавочке у ворот, и тут бабушка сказала:

— Ох, грехи наши... Почитай сколько здесь лежит святых...

— Святые в церкви! — возразил внук.

— Те, что в церкви, их все знают, а сколько тихих, малых, одному Богу известных своим терпением да любовью, трудом да верою. Тут близ церкви духовные лежат, дворяне, подальше купцы, а остальные все — мужики да бабы, а они — не мещане, а дво­ровые да деревенские — все народ подневольный, крепостной. Легко ли терпеть чужую волю!.. Помещики разные бывают. Иные подлинно родные отцы мужикам, а иные что звери хищные...

   И потекли рассказы о свирепстве и жестокости владельцев крепостных душ.

—...А прошедшей зимой проехали наши слободские в лес за дровами и нашли замерзшего мальчика чуть ли не твоих годов. Оказалось, был в дворовых графа здешнего и как-то случайно — мальчишки народ резвый — разбил любимый графский цветок. Граф приказал пороть мальчика, да не один раз, а всю неделю. Малый на второй день едва живой был, да и сбежал. Лес рядом. От побоев-то он ушел, а в лесу от мороза куда уйдешь?.. Собака какая-то его грела, да, видно, заснул он и не проснулся. После собаку эту на кладбище видели, где его отец твой хоронил.

— Бабушка, не эта ли собака по базару нынче бегала?

— Кто ж ее знает...

— А граф?

— Граф он граф и есть. Он волен наказывать своих людей, как считает нужным. Говорят, правда, в дворянском собрании с ним иные здороваться перестали, да что с того...

   Так обнаруживалось, что не все люди свободны, добры и счастливы, что в земном порядке имеются изъяны... Насколько же разумнее и добрее церковный образ жизни. Прав, прав ба­тюшка!

   Храм Божий для Васи Дроздова был привычен и знаком, как : родной дом. Прежде всего, то было место особого присутствия Божия, особой благодати Господней. В храме детей крестят, взрос­лых венчают, покойников отпевают. Вся жизнь человеческая в главных ее моментах оказывается связанной с храмом.

   То был также дом молитвы. Конечно, молиться можно и дома, и Господь не пропустит искреннее обращение к нему, но все же молитва в храме особенная. Скудость молитвы одного восполня­ется здесь сосредоточенностью другого, усиливается молитвами священнослужителей, подкрепляется присутствием Святых Тайн, пением и чтением священных текстов. Дед частенько повторял, что в храме одна молитва Господи, помилуй!' имеет гораздо большую силу, чем многие молитвы и поклоны на дому.

   В детстве Вася отправлялся в храм с бабушкой. Идти было недалеко. И зимой по хрустящему снежку, и летом по мягкой травке Вася домчался бы в одно мгновение, но это не позволялось. Бабушка укоризненно качала головой, а дед мог потрепать за ухо:

— Не на ярмарку летишь! Уважай храм Божий!