Век хирургов

«Надеюсь, я вас не побеспокоила… – проговорила она, – я только принесла вам чая…»

«Ты и не могла нас побеспокоить… – уверил ее Симпсон. Я как раз рассказывал о безболезненных родах…» Он снова повернулся ко мне. «У эфира есть лишь несколько свойств, – сказал он, – которыми я недоволен. Его приходится вдыхать в слишком больших объемах. Он воспаляет легкие, а потому после пробуждения мои пациенты долго не могут откашляться. После родов это совсем не полезно. Я как раз нахожусь в поиске лучшего средства…»

«Не смотрите на меня с таким удивлением, – сказал он, – будто бы мы, шотландцы, не можем ничего изобрести. Принцип, лежащий в основе обезболивания паром или газом, всем понятен. Но кроме эфира имеется бесконечное число родственных веществ. И именно с ними я намерен экспериментировать до тех пор, пока не обнаружу такой препарат, который не будет иметь недостатков эфира и будет более подходящим для родов…»

Джесси Симпсон тем временем насмешливо посмотрела на меня. «И вот теперь, – начала она, – выслушав все это, можете ли вы представить себе, как проходят вечера в нашем доме? Всей семьей мы вдыхаем химические пары и ждем, когда мы все без чувств повалимся на пол…»

Она распахнула какую-то дверь. «Вот, полюбуйтесь, – сказала она, – это наша столовая. Но в следующую секунду она может превратиться в химическую лабораторию. Надолго ли, Джемми?»

«В случае, – задумчиво проговорил Симпсон, – если нам наконец улыбнется удача, до завтра. В противном же случае – до тех пор пока мы не найдем лучшее средство».

Он разлил чай по чашкам, и я почувствовал себя равноправным членом их семьи, будто бы все мы были давно знакомы.

Девятью месяцами позже, вечером четвертого ноября 1847 года, заветная мечта Симпсона сбылась. В тот самый вечер он открыл болеутоляющее действие хлороформа.

Первые сообщения об этом настигли меня в Берлине. Обо всех подробностях я узнал лишь десять недель спустя, когда из-за изобретения уже разгорелась борьба между его противниками и сторонниками. В начале января 1848 года я впервые почти за год оказался в Эдинбурге. Тогда же я во второй раз очутился в доме № 52 на Квин-стрит.

Уже стемнело. Симпсон пригласил меня в столовую и усадил за стол, где уже собрались его жена, его ассистент Джордж Кейт и младший ассистент Мэттью Дункан. Уместным будет отметить, что оба его ассистента впоследствии получили врачебную славу и признание. И вот, все сидели полукругом в слабом свете потолочной лампы.

Дородное тело Симпсона тут же опрокинулось в стоявшее у камина кресло. С того самого момента, как он ступил за порог столовой, его лицо разошлось в широкой улыбке, и, казалось, его совершенно не волновали споры вокруг хлороформа, которые бушевали снаружи. «Посмотрите… – воскликнул он, – это тот самый юный американец, которому год назад я пообещал, что мы непременно найдем нечто качественно превосходящее эфир. И вот теперь это произошло, – добавил он. – По крайней мере, именно так это отложилось в моей памяти… Почти год мы вдыхали и выдыхали пары и газы, которые только можно было достать в Великобритании. Некоторые из них привели нас в весьма печальное состояние, действительно весьма и весьма печальное. Целыми месяцами мы терпели одни неудачи. Мы не испытывали никакого наркотического опьянения, а в лучшем случае мучились от химических отравлений. Видите ли, – продолжал он, очевидно, привыкнув к длинным монологам, – мы в любом случае испробовали все, что только могла предложить нам местная химическая кухня. И вот прошлой осенью я отправился в путешествие по Линлитгоуширу – это мое родное графство – и случайно услышал там название газа, о существовании которого я даже не догадывался. Там его называли хлороформом. Как я выяснил позднее, ваш соотечественник, Сэмюэль Гатри открыл его в какой-то частной лаборатории Сэкетт-Харбора в 1813 году. Вернувшись в Эдинбург, я заказал на лучшем местном химическом заводе «Дункан, Флокхард и К°» порцию хлороформа из хлорной извести и спирта».

Он поднял со стола маленькую бутылочку. «Попробуйте-ка… – предложил он и протянул мне бутылку. – «Должно быть, эфир вынюхивали уже не один раз. Ведь я же не преувеличиваю, утверждая, что уж он-то пахнет отвратительно?! А вот этот… Понюхайте же. Какой прелестный запах…»

Я поболтал в бутылке прозрачный раствор и аккуратно потянул носом. Именно тогда я впервые ощутил запах настоящего хлороформа, который впоследствии будет сопровождать меня многие десятки лет во всех операционных мира, во всех моих путешествиях. Мне показалось, что он походил на сладковатый фруктовый аромат.