Век хирургов

Пока Микулич рассказывал, я сравнивал оперативный метод Бильрота с теми, что использовали Пеан и Рыдигер. Я рассудил, что Бильрот выбирал более разумные направления разрезов, чем Рыдигер. А о Пеане нечего было и говорить. Также он применял другую технику швов, и сосуды он перевязывал так, что операция проходила почти без потери крови – все это было свидетельством кропотливой подготовительной работы. Но в общем и целом техника Бильрота очень напоминала технику Рыдигера. При помощи резекции Бильрот доводил желудочное отверстие до размеров отверстия двенадцатиперстной кишки и затем соединял оба органа посредством «окклюзионного» шва. В отличие от Рыдигеровой операции, которая длилась четыре часа, операция Бильрота занимала всего полтора часа – от той минуты, когда давали наркоз, до того момента, когда на брюшную стенку накладывался последний шов.

Когда мы приближались к клинике Бильрота, я с удивлением почувствовал, что меня будто бы подхватила и понесла волна уверенности.

«Пациентка, – продолжал Микулич, – была прооперирована уже тридцать дней назад. После операции у нее не наблюдалось ни слабости, ни боли, ни рвоты. Сначала мы давали ей лишь немного льда, затем каждые полчаса стали давать столовую ложку простокваши. Такое питание ее организм принимал без каких-либо затруднений, и через несколько дней у женщины восстановилось нормальное пищеварение. Мы не отходили от нее ни на час. Я часто не спал по ночам из одного только страха, что что-то может произойти в мое отсутствие: ей вдруг могло стать хуже, из-за подвижности желудка могли разойтись швы, что грозило бы воспалением брюшины, у нее в конце концов могла подняться температура. Но ничего не происходило. Это чудо, и вплоть до сегодняшнего дня мы не научились смотреть на это иначе – это чудо…»

Мы вошли в здание, которое, руководствуясь современными представлениями, можно было бы назвать тесным, шумным и дурнопахнущим, но именно с ним были связаны грандиозные планы Бильрота, именно там он добился выдающихся успехов. Микулич и я остановились у двери больничной палаты. «Пациентка, – вполголоса сказал Микулич, – последние восемь дней чувствует себя настолько хорошо, что накануне объявила нам, что не хочет больше находиться одна в отдельной палате. Она захотела общения – тогда как за пять дней до того она лежала в своей постели апатичная, мучимая постоянной рвотой. Но сейчас вы и сами увидите…»

Микулич провел меня в общую палату и остановился у кровати, на которой, приподнявшись, лежала женщина. Она ела суп. Ее лицо все еще было довольно бледным, но уже мало походило на пергаментные лица изголодавшихся людей…

«Познакомьтесь, – обратился Микулич к пациентке, – это доктор Хартман. Он наслышан о вашей операции и потому захотел познакомиться с вами лично…» Обращаясь ко мне, он продолжил: «Это и есть Хелене Хеллер».

«Как вы поживаете, фрау Хеллер? – поинтересовался я. – Не мучают ли вас боли? Можете ли вы есть? Чувствуете ли вы, что все уже позади?»

«Да, герр доктор, – с улыбкой проговорила она в ответ. – Я думаю, что вскоре буду чувствовать себя так же, как и до моей болезни. Скоро я уже смогу вставать. По большей части я уже не испытываю никаких сложностей…»

Я с таким чувством положил свою руку на сухую кисть, что она с удивлением посмотрела на меня. Как она должна была понимать, мое сердце захлебывалось от счастья, внутри меня теснилась радость и глубокая вера…

Микулич пригласил меня пройти в помещение, где, по всей видимости, хранили анатомические препараты. Он показал мне опухоль, которая была извлечена Бильротом из прохода между желудком и кишкой Хелене Хеллер. Впервые я своими глазами увидел врага, который грозил разрушить жизнь моей жены, заставляя меня беспомощно смотреть на это. Опухоль достигала почти четырнадцати сантиметров в длину. Она настолько загромождала собой пилорус, что нужно было приложить немалые усилия, чтобы просунуть туда даже ствол птичьего пера.

Еще вечером того же дня, я отправил две телеграммы Сьюзен. В них я выражал свою уверенность, свою надежду на спасение. Микулич уверил меня, что Бильрот не откажется подготовить мою жену к операции и после прооперировать. Однако до этого он хотел напрямую переговорить со мной, чтобы посеять в моей душе некоторые сомнения – он все еще полагал, что никто не может заранее предвидеть исход этой операции, даже несмотря на первый успех, которого им чудом удалось добиться. Я распорядился, чтобы посыльный потрудился достать мне билеты назад на тот же день, когда была запланирована встреча с Бильротом. Я не хотел терять в Вене ни часа, мне не терпелось вернуться за Сьюзен и доставить ее к хирургу. Даже если для этого мне одному пришлось бы нанять поезд особого назначения.