Век криминалистики

Сотни подозреваемых подвергались проверке. Проверяли даже психиатрические клиники, так как было известно, что некоторые из душевнобольных выдавали себя за любовников Моны Лизы. Под подозрением оказались художники: кстати, молодого Пикассо тоже считали причастным к этой краже. Но вдруг пришло известие: Альфонс Бертильон напал на след – он обнаружил отпечаток человеческого пальца, оставленного на стекле музейной витрины.

Известие подтвердилось. Бертильон действительно нашел отпечаток пальца. Было такое впечатление, что повторяется история с Шеффером, происшедшая в 1902 г. Но ничего не повторилось. Первые оптимистические надежды, возлагавшиеся на Бертильона и отпечатки пальцев, оказались иллюзией. Ожидалось, что нужные результаты даст дактилоскопическая проверка многочисленных подозреваемых, – все напрасно. В итоге об отпечатках пальцев перестали говорить, а Сюртэ бросалась то по одному, то по другому следу, все больше подгоняемая возмущением общественности, но ничего, кроме издевок и насмешек, не добилась.

2 декабря 1913 г., то есть почти через двадцать восемь месяцев после кражи, неизвестный, назвавшийся Леонардом, предложил флорентийскому антиквару Альфредо Гери купить у него «Мону Лизу». Незнакомец объяснил, что у него только одна цель – вернуть Италии шедевр, украденный Наполеоном (что вовсе не соответствует истине). Через некоторое время он лично привез картину во Флоренцию. После ареста он сам раскрыл секрет кражи, чем вызвал новый скандал, и если бы это тогда же стало известно французской общественности, то, несомненно, подорвало бы у нее все еще чрезвычайно большую веру в Бертильона.

«Леонард» сам похитил картину. Его настоящие имя и фамилия – Винченцо Перруджа. Он итальянец, а в 1911 г. работал в Париже маляром, причем какое-то время именно в Лувре.

В этот роковой понедельник 1911 г., когда исчезла «Мона Лиза», он навещал своих коллег маляров, работающих в Лувре. Музей в этот день был закрыт для посетителей, но сторож, знавший Перруджу, впустил его. Внутри никто не обращал на него внимания. Некоторое время он спокойно ждал, оказавшись совсем один в салоне Карре, затем снял со стены картину с рамой, нашел боковую лестницу, вынул картину из рамы и спрятал ее под свой рабочий халат. Так он и прошел мимо сторожей, а затем дома, в своей убогой комнатке на улице Госпиталя Сен-Луи, запрятал ее под кровать.

Сама легкость совершения такой кражи была позором для охраны Лувра, а то, что вора так долго не могли разыскать, было позором еще большим. А все дело в том, что, как теперь выяснилось, Перруджа – бездельник и психопат по отзывам знавших его – не однажды арестовывался французской полицией в годы, предшествовавшие краже, причем последний раз в 1909 г. за попытку ограбить проститутку. Тогда у него сняли отпечатки некоторых пальцев согласно схеме, предложенной Бертильоном в 1894 г. Они оказались в рубрике «особых примет» в метрической карточке Перруджи. Но так как в 1911 г. количество антропометрических карточек с отпечатками пальцев было уже слишком велико, чтобы их можно было просмотреть одну за другой, как это было сделано в случае с Шеффером, то Бертильон оказался не в состоянии сравнить отпечатки, найденные в Лувре, с имевшимися у него в картотеке. Кража, которую можно было бы раскрыть за несколько часов, более двух лет оставалась неразгаданной.

Лепэн, опасаясь повторения упреков, сыпавшихся в адрес полиции после кражи «Моны Лизы», задумал провести реорганизацию всей службы идентификации. Он, заявивший некогда, что приложит все усилия к тому, чтобы население полюбило парижскую полицию, ничего так не боялся, как упреков. Их он боялся даже больше, чем мысли о том, что может пошатнуться национальная слава Бертильона. Но пока он взвешивал свое решение о реорганизации, до него дошла весть, что Бертильон смертельно болен и жить ему осталось немного. И Лепэн решил дождаться кончины Бертильона.