Век лета

Он смотрел прямо на юг, через пролив Дрейка, на антарктический полуостров Палмера… так назывались эти земли и моря в его время.

В голове у него крутились неясные желания, он привалился к одному из ребер и сел, в довершение ко всему осознав, что его тело ослабело от голода и всего происшедшего, стало липким и вонючим от тысяч лесных соков и смол, болит от напряжения и томимо жаждой. Над ним нависало грифоподобное существо, полудремлющее, но несомненно, достаточно настороженное. Впереди лежала земля обетованная, но для Мартелса завеса поднимающегося тумана, отмечавшая начало ледяного панциря, могла бы с тем же успехом быть слоем ледяных кристаллов, обозначавших границу атмосферы Марса. Даже если бы похожие на чаек Птицы, летевшие к нему из тумана, кричали «Текели-ли», он не мог быть более уверен… или более беспомощен.

Сквозь это знание проступило легкое ощущение насмешки. Квант проснулся.

Одна из круживших Птиц приближалась к Башне, заметив это, Мартелс сообразил, что уже несколько минут подсознательно следит за ее приближением. Через мгновение она уже неслась на него, как пушечное ядро. Он отпрянул от проема, упав спиной на шкуры.

Над ним послышались удары крыльев, и его страж пересел на более высокий насест. Снова взметнулись крылья, обдав его ветром, и место стража заняла ало-золотая Птица, размером почти с Мартелса. Ее не украшали никакие знаки или эмблемы, но этого и не требовалось; ее оперение, осанка, сам внешний вид — сочетание, наводившее на мысль об орле и сове, но не походившее явно ни на одну из этих птиц — все говорило Мартелсу, что перед ним сам Король.

Величественная Птица несколько минут сидела, молча разглядывая его, глаза ее время от времени затягивались пленкой. Наконец изогнутый клюв раскрылся, и низкий резкий голос произнес:

— Кто ты?

Интересно, подумал Мартелс, подозревает ли Король, как трудно ответить на этот на вид обычный вопрос. Он почувствовал, что в данной ситуации лучше дать говорить Тламу, если конечно, Квант не помешает. Но Квант не выказывал намерения вмешиваться сейчас.

— Я никто, Владыка-Король. Некогда я был человеком из племени Ястребиного Гнезда, но меня изгнали как одержимого демоном.

— Мы видим, что ты, — сказал Король. — Но мы стремимся понять природу твоей внутренней сущности. В тебе одном трое, как три подножия у нашего мира. Туземец нас не интересует, он всего лишь сын человеческий. Кто остальные?

Мартелса осенила идея. Он произнес своим собственным голосом:

— Я, Владыка-Король, предок туземца, очень далекий.

Король моргнул один раз.

— Мы слышим тебя, Отец, — произнес он с удивлением. — Но мы чувствуем, что хотя слова твои правда, это не вся правда. Мы неясно ощущаем в тебе то единственное во всем мире человеческое существо, которое больше всего угрожает нашему предстоящему триумфу. По одной этой причине нам следует тебя убить, и мы это сделаем — но что это за третья душа, которую мы при этом выпустим на свободу?

Мартелс был почти в равной мере ошеломлен, как прямотой Короля, так и невозможностью понять сказанное им. В это мгновение замешательства ответ Кванта беспрепятственно прорвался вперед со всей силой его древнего могучего разума, неудержимый, как локомотив, вот-вот срежущий растущий между шпалами лютик. Что-то чудовищно ужасное в формирующейся, но неясной мысли, очевидно, достигло Тлама раньше, чем Мартелса. Вдвоем они вцепились в нее, стараясь сдержать, как запоздалые угрызения совести.

Неожиданная помощь Тлама оказалась столь же эффективной, как появление второго лютика перед надвигающимся локомотивом. Голос Кванта спокойно произнес:

— Я, Владыка-Король, Квант из Третьего Возрождения; и я плевать хотел на твой поганый мир и его мелких вшей.

Таких речей Мартелс, разумеется, не дал бы Кванту произнести, будь он в состоянии сделать это; но разум Кванта был полон такой зловещей ярости, когда он отступил на задний план, будто побежденный, что Мартелс почти не сомневался, что Автарх собирался сказать нечто еще более грубое.

Король опустил свою огромную голову и чуть наклонил ее.

— Почему Квант так стремится разозлить нас? — проскрежетал он. — Это снова правда, но не вся правда. Будь это действительно так, нам ни в коем случае не следовало бы выпускать этот вечный дух в наше будущее; но почему он разгуливает во плоти, стесненный низшими сознаниями? Почему такая тройная разобщенность? Кто из вас ответит?

При других обстоятельствах Мартелс рискнул бы рассказать всю правду, в надежде доказать, что он не представляет опасности; но ум Короля Птиц не казался достаточно аналитическим, чтобы понять такой ответ, даже если — что сомнительно — он и обладал историческими знаниями. Квант, в свою очередь, видимо, еще злился, а что касается Тлама, то хотя его теперь следовало рассматривать как потенциального союзника, он меньше всех понимал, что происходит. Таким образом, все трое молчали.

— Ну, хорошо, — сказал Король. — Пусть допрос продолжат Когти.

И мелькнув золотисто-алой вспышкой, он улетел. Его место занял похожий на грифа страж.