Век любви и шоколада (ЛП)

— Нет, Аня. Из-за более важного. Из-за лет пренебрежения и неправильных решений с моей стороны. Есть тысяча вариантов поступить правильно. Кстати, это чертовски много шансов. Но в итоге они заканчиваются.

***

Мистер Делакруа сподвигал меня выбраться из усадьбы Юджи хотя бы днем, но мне было лень. Я предпочитала ковылять там, где я буду незаметна.

— Однажды тебе придется покинуть это место, — сказал он.

Я старалась не думать об этом.

За неделю до конца апреля, в воскресенье, мистер Делакруа настоял на том, что мы должны выйти.

— У меня есть причина и ты не можешь с ней поспорить.

— Сомневаюсь в этом. Я могу спорить со всем.

— Ты забыла, какой сегодня день?

Ничего не приходило на ум.

— Пасха. День, когда даже такие грешные католики как ты и я прячут свои прегрешения у дверей в церковь. Я вижу, ты стала большей грешницей, чем я думал.

Я погрязла в грехах. Откровенно говоря, я считала себя неисправимой. Поскольку последний раз я ходила на мессу вместе со Скарлет и Феликом и убила человека. Нет смысла верить в небеса, если вы уверены, что единственное место, в котором окажетесь, это ад.

— Мистер Делакруа, вы не могли найти католическую церковь в Осаке.

— Католики есть везде, Аня.

— Я удивлена, что вы даже ходите на Пасху.

— Я полагаю, ты имеешь в виду, из-за того что я такой негодяй. Но именно грешники заслуживают ежегодного искупления части их греха, не думаешь?

Во внутреннем дворе стояли гранитные статуи Девы Марии и Иисуса. У обеих были японские черты лица. Обычно Иисус напоминал мне Тео, но в Осаке он больше походил на Юджи Оно.

Литургия была такой же, как в Нью-Йорке — в основном на латыни, хотя английские слова проскакивают в японском языке. Мне было нетрудно внимать ей. Я знала, о чем шла речь и когда надо кивать, поддакивать, когда от меня ждут ответа да или нет.

Я обнаружила, что думаю о Софии Биттер.

Я вдыхала запах ее крови, смешанной с моей.

Будь у меня шанс, я бы убила ее снова.

Наверное, я не окажусь на небесах. Никакая церковь и конфессия не исправят меня. Хотя пасхальная служба была прекрасной. Я была рада, что пришла.

Мы оба решили пропустить исповедь. Кто знает, вдруг священник говорит по-английски?

— Чувствуешь себя обновленной? — спросил меня мистер Делакруа на выходе.

— Чувствую нечто подобное. — Я хотела спросить его, убивал ли он, но сомневалась в этом. — Когда мне было шестнадцать, я поддерживала плохую репутацию. Постоянно ходила исповедоваться. Чувствовала, что всегда кого-то теряю. Бабушку, брата. У меня были плохие мысли о родителях. И, конечно, обычные нечистые мысли, которые приходят в голову девочкам-подросткам — ничего такого страшного. Но с тех пор я на самом деле нагрешила, мистер Делакруа. И я не могу перестать смеяться над девушкой, которая думала, что она такая ужасная. Она ничего не сделала. За исключением, может быть того, что родилась не в той семье, в неправильном городе и не в тот год.

Он остановился.

— А сейчас ты можешь назвать, что натворила ужасного?

— Я не собираюсь перечислять все. — Я замолчала. — Я убила женщину.

— В целях самообороны.

— Но все же, я больше хотела остаться в живых, чем оставить жизнь ей. По-настоящему хороший человек позволил бы ей умереть в пруде кои?

— Нет.

— Но даже если это правда, я не была безупречна. Она не выбирала меня наугад. Она выбрала меня, потому что поняла, что я что-то украла у нее. И я, наверное, так и сделала.

— Чувствовать вину бессмысленно, Аня. Помни: всем мил не будешь.

— Вы не можете всерьез в это верить?

— Приходится.

***

Однажды на исходе апреля я спросила его:

— Мистер Делакруа, почему вы все еще здесь? Вы должны заниматься делами в Штатах. Когда мы расстались, то обсуждали баллотирование в мэры.

— Мои планы изменились. Но это не исключено.

Мы подошли к пруду и он помог мне сесть на скамейку.

— Ты знаешь, наверное, что у меня была дочь?

— Сестра Вина, которая умерла.

— Да. Она была очень красивая, как ты. Была остра на язычок, как я. Да и ты тоже. Она появилась у нас с Джейн, когда мы были молоды, еще в средней школе, но к счастью, у родителей Джейн были деньги, так что это не повлияло на нашу жизнь слишком кардинально, как это могло бы быть при отсутствии денег. Моя дочь заболела. Это было изнуряюще для всех. Для моей бывшей жены, для моего сына. Алекса очень тяжело боролась за жизнь немногим больше года, а потом умерла. Моя семья перестала быть прежней. Я больше не мог находиться дома. Я делал вещи, которыми не горжусь. Я заставил их переехать в Нью-Йорк, чтобы получить должность окружного прокурора. Я думал, что это может стать новым началом, но это было не так. Я не мог быть с женой и с сыном, потому что становился слишком несчастным.

— Очень печальная история.

— Ты бы хотела, чтобы она стала еще печальнее?

— Нет. Мое сердце не выдержит, оно и так больное. Оно не сможет принять такое повествование.