Век любви и шоколада (ЛП)

— Поставки какао и услуги в обмен на десять процентов дела. Плюс я жажду стать частью клуба. Хочу построить его вот этими руками. Здесь интересно. Мое сердце забилось как сумасшедшее! — он схватил мою пропитавшуюся апельсиновым соком ладонь и поднес к сердцу. — Чувствуешь, Аня? Как оно бьется. Прошлой ночью я не мог уснуть. Всю свою жизнь мне хотелось стать частью чего-то такого.

Его предложение не представлялось разумным. Траты на какао были в нашем учете самыми большими, а Тео со времени своего приезда был попросту незаменим. (Он приехал только вчера?) Несмотря на нерешительность, очень мало людей были мне настоящими друзьями, и Тео был в их числе.

— Я не хочу испортить нашу дружбу, если дело прогорит.

— Аня, мы похожи. Не будем загадывать, я понимаю, какой риск беру на себя, и не буду винить тебя. Кроме того, нашу дружбу не испортишь. Не могу я ненавидеть тебя, как если бы ты была моей сестрой. Я о Луне. А не Изабель. Изабель я ненавижу Ну, ты знаешь, какая она приставучая.

Он протянул свою огрубевшую фермерскую руку, и я пожала ее.

— Я заставлю мистера Делакруа оформить все бумаги.

Это только на пользу. Тео Маркес передал мне все свои знания о какао, да и «Темной комнаты» без него бы не было.

IV

ОТ ДУРНОЙ РЕПУТАЦИИ К ИЗВЕСТНОСТИ; ВРАГИ СТАНОВЯТСЯ ДРУЗЬЯМИ

В ночь перед моим днем рождения мистером Киплингом мне было строго наказано не ожидать успеха сразу – или когда-либо вообще.

— Бары – штука ненадежная, — сказал мистер Киплинг. — А ночные клубы и того хуже. Знаешь, какова нерентабельность клубов в условиях нынешней экономики?

Чай Пинтер, помнится, говорила, что 99 процентов? Но эта цифра казалась завышенной.

— Не уверена.

— Именно это меня и беспокоит, Анни. Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься. Между тем вероятность неокупаемости 87 процентов. Большинство людей не так глупы, чтобы первым делом открывать клуб.

Тем не менее, мистер Киплинг оказался неправ. По какой-то причине эта идея выгорела. С ночи открытия все столики были забиты, а очереди становились длиннее с каждой ночью. Люди, о которых я ни сном, ни духом вот уже много лет, связывались со мной, пытаясь забронировать столик. Миссис Кобравик, бывшей начальнице Свободы, исполнялось пятьдесят, и она хотела отметить свой юбилей в «Темной комнате». Она хоть и была ужасной женщиной, но когда-то оказала мне медвежью услугу. Я оставила ей столик у окна и отправила порцию Теобромы на дом.

Окружного прокурора Берту Синклер необходимо было проводить через заднюю дверь во избежание прессы, которая обычно караулила у парадной. Берта не самый приятный мне человек, но иметь в друзьях влиятельных людей неплохо. Я усадила ее за самый уединенный столик. Мне поступали просьбы от ребят, с которыми ходила в школу, учителей (некоторые из них проголосовали за мое исключение), друзей отца и даже полицейских, проверявших меня на причастность к отравлению Гейбла Арсли в 2082-м. Я никому не отказала. Мой отец не преминул бы заметить: «Великодушие, Аня, всегда хорошая инвестиция».

Я бы написала биографию из-за того, кем являлся мой отец, но пока что начала только рассказ. Вместо прозвища «шоколадная принцесса» меня называли меня «душой клуба», «смоляноволосым импресарио» и даже «какао-вундеркиндом». Люди интересовались, что я ношу, кто мой парикмахер, с кем я встречаюсь. (К слову, я ни с кем не встречаюсь.) Иногда на улице люди узнавали меня, махали и называли по имени.

А Семья в это время хранила молчание. Я внутренне настроилась на продолжение пакостей навроде порчи поставок какао, но ничего не произошло.

В конце октября со мной связался Толстый. Он напросился зайти в клуб, посидеть, и я согласилась.

У Толстого был «хвост», и им оказалась Мышка, девчонка, делившая со мной двухъярусную кровать в «Свободе».

— Мышка! Как ты?

— Очень хорошо. Спасибо за рекомендации Толстому.

— Она стала совершенно незаменимой, — вставил Толстый. — Я доверяю Мышке во всем. Лучший найм в моей жизни, если по правде. У тебя хорошее чутье, Аня.

Он сел в мое любимое кресло. Норико принесла напитки. Я спросила, чем обязана их приходу.

— Ну, у меня поменялись взгляды, и мне захотелось прекратить вражду между нами. Очевидно, у тебя тут успех, а я из тех людей, кто может признать неправоту.

Я села в отцовское кресло. Необходимости выбрасывать испорченную поставку какао я не видела. Я знала, что это он подстроил, и он знал, что я знала. Однако лучше двигаться дальше.

— Спасибо, — произнесла я.

— С этого времени ты получаешь мою стопроцентную поддержку. Но тебе нужно кое-что знать.

— Что это?

— Баланчики, русские Баланчины, разъярились из-за тебя.

— С чего?

— В твоем бизнесе они видят угрозу. Если народ валит за какао к тебе, то он потеряет вкус к шоколаду с черного рынка. А ты, дочь Леонида Баланчина, лицо нового бизнеса, угрожаешь им все сильнее.

— Они давят на меня, чтобы навредить тебе, но я не буду. Один раз я послушался, ты понимаешь, о чем я.

Я кивнула.