Век Людовика XIV

Смирившись с поражениями своих армий и бедствиями своего народа, Людовик отправил маркиза де Торси в Гаагу (22 мая 1709 года) с просьбой о мире. Торси было поручено предложить союзникам сдачу всей Испанской империи, уступить Англии Ньюфаундленд, вернуть голландцам заградительные города и прекратить всякую французскую поддержку дела якобитов. Он попытался подкупить Мальборо, но потерпел неудачу. 68 28 мая союзники предъявили Торси ультиматум, требующий не только уступить Испанию и все ее владения эрцгерцогу, но и, если Филипп не покинет Испанию в течение двух месяцев, французская армия должна присоединиться к союзникам, чтобы изгнать его; в противном случае (утверждали они) Франция будет оставлена свободной для реорганизации своей боевой мощи, пока союзники будут заняты на полуострове. Людовик ответил, что от него слишком многого требуют, чтобы он использовал силу для изгнания своего собственного внука из Испании, которая только что сплотилась в поддержку Филиппа. «Если я должен сражаться, — сказал он, — то скорее с моими врагами, чем с моими детьми». 69

Требования союзников вызвали недовольство Франции. Новобранцы охотнее шли под знамена, лишь бы найти пропитание; дворяне отправляли свое серебро на монетный двор; а французские корабли, ускользая от англичан и голландцев, привезли из Америки слитков на тридцать миллионов франков. Была собрана новая армия численностью 90 000 человек под командованием маршала Вилларса, который еще ни разу не терпел поражения от союзников. В то же время Мальборо собрал 110 000 человек. Две армии встретились при Мальплаке (на границе Франции с Бельгией) в самом кровопролитном сражении XVIII века. Мальборо потерял 22 000 человек в этой своей последней победе; французы понесли потери в 12 000 человек, включая храброго Виллара, который, будучи пятидесяти шести лет от роду, шел во главе своих войск и был вынесен с поля боя с одним коленом, разбитым пушечным ядром. Французы отступили в полном порядке, но союзники продолжили захват Монса. «Хвала Всевышнему, — писал Мальборо своей Саре, — теперь в нашей власти заключить мир, какой мы пожелаем». 70

Казалось, что так оно и есть, ведь Франция, очевидно, сделала последнее усилие. Как она могла найти новую армию среди своих истощенных семей или прокормить ее с заброшенных полей? Сельское хозяйство, промышленность, транспорт, торговля, финансы — все находилось в хаосе, все было охвачено распространяющимся распадом, который сулил оккупацию и расчленение страны ее наступающими врагами. Король, некогда «богом данный» кумир своего народа, терял его привязанность и даже уважение. Он всегда сторонился Парижа, помня о враждебной орде Фронды; город долго обижался на него, а остроумие и оскорбления памфлетов и плакатов уязвляли его абсолютистскую гордость. 71 Люди недоумевали, почему в условиях нищеты Франции залы Версаля по-прежнему заполнены праздными, дорогостоящими, азартными придворными; хотя король и его супруга были теперь набожны и смиренны, «расходы и персонал двора оставались неизменными до последнего» 72. 72 Некоторые парижане, лишенные хлеба, распевали пересмотренную версию молитвы «Отче наш», не щадя ни Людовика, ни его супругу, ни его нового министра войны и финансов:

Отче наш, находящийся в Версале, имя твое более не святится, царство твое более не столь велико, воля твоя более не исполняется ни на земле, ни на море. Дай нам хлеб наш, которого со всех сторон нам не хватает. Прости наших врагов, которые победили нас, а не генералов твоих, которые позволили им это сделать. Не поддавайся всем соблазнам Ла Ментенона, но избавь нас от Шамильяра. 73

«Короля, — скорбит мадам, — упрекают во всех его тратах; они хотели бы избавиться от его лошадей, собак, слуг… Они хотели бы побить меня камнями, потому что воображают, что я никогда не говорю ему ничего неприятного, боясь его огорчить». 74