Век мой, зверь мой. Осип Мандельштам. Биография

«Вдова культуры» (Иосиф Бродский)

Надежда Мандельштам после публикации «Воспоминаний» (Москва, 1970)

В последние годы жизни она обратилась к православию, стала верующей, так что даже ее воспоминания о Мандельштаме окрашивались порой в «христианские» тона. Ее духовным наставником был отец Александр Мень, харизматический интеллигент-священник, в убийстве которого была, возможно, замешана госбезопасность. Видимо, под его влиянием она превращается из неистовой мстительницы в великодушную, умудренную женщину, помогающую многим людям и духовно, и материально. В ее квартире стоял маленький ящичек, и каждый посетитель клал в него, по возможности, немного денег, которые шли на посылки для заключенных. Ее навешали многие, в том числе — западные писатели, например, Артур Миллер или Брюс Чатвин. Многие писали ей письма или посылали подарки, которые она тут же раздаривала другим. Некогда, в страшные годы, она мечтала о деньгах и благополучии. Теперь же ее равнодушие к быту и комфорту проявлялось открыто, как и ее щедрость. Владимир Набоков прислал ей простыни из синтетического волокна — удобные в практическом отношении. Это, пожалуй, единственное, что она оставила себе, хотя скоро все простыни оказались в дырках — от крепких папирос марки «Беломор», которые она курила. Когда же ей случалось получить какой-нибудь «западный» гонорар, она покупала в «Березке» джин, артишоки, анчоусы и устраивала пирушку с друзьями[439].

Казалось, она была защищена своей международной известностью. Но позволительно задаться вопросом, что таилось за мнимым бесстрашием старой женщины, на кухне которой собирались молодые русские и ловили ее каждое слово. Всю свою жизнь она боялась ареста — с полным основанием. Сомневаться в силе этого страха, подчиняющего себе личность, может лишь тот, кто не испытал на себе весь ужас сталинской эпохи и вслед за тем — жестокость жалких эпигонов застойного времени. В годы брежневского правления власть прибегала не к физическому уничтожению людей, как в сталинские времена, а к весьма извращенным методам репрессий — таким, например, как «лечение» диссидентов в психиатрических клиниках. Самой известной жертвой психиатрического произвола стал бывший советский генерал Петр Григоренко. А диссидент Владимир Буковский подвергался принудительной психиатрической терапии целых двенадцать лет. Для искоренения «антисоветских тенденций» услужливые врачи-психиатры придумали даже особый диагноз: «вялотекущая шизофрения». Советский режим никогда не был безобидным; не отличался он мягкостью и в последние годы жизни Надежды Яковлевны.

В течение многих лет ее мучили кошмарные сны. Уже в московской квартире (после 1965 года) она часто, по устному свидетельству Юлии Живовой, кричала по ночам тем «животным криком», который начался у нее зимой 1937–1938 года, когда свирепствовал террор[440]. Но был у нее и сон о «преодолении страха», который снился ей в Пскове в 1962–1964 годах и о котором она вспоминала до конца жизни. Во дворе дома стоит грузовик с тарахтящим двигателем. Входит Мандельштам и будит ее словами: «Вставай, на этот раз за тобой… Меня ведь уж нет…» Она отвечает ему во сне: «Тебя уж нет, а мне все равно». Потом поворачивается на другой бок и спокойно засыпает[441]. В других снах Осип зовет ее к себе. Она была убеждена, что он ждет ее[442]. Она верила в их встречу, мечтала о новом свидании с ним[443]. Вся ее поздняя жизнь вращалась вокруг «Оськи» — так она ласково называла его; он был смыслом ее существования, ее вторым «я». Посторонним могло казаться, что она никогда с ним не расставалась, хотя ей пришлось прожить без него долгие десятилетия.

Из восьмидесяти одного года своей жизни Надежда Яковлевна провела вместе с Мандельштамом всего девятнадцать лет и сорок два года была его вдовой. В первое время после обнародования воспоминаний она, казалось, наслаждается поклонением и восторгами. Это было поздним вознаграждением за десятилетия отверженности. Но потом в какой-то момент она, как пишет Иосиф Бродский, «устала от поклонения» и хотела лишь одного — «умереть в своей постели»[444]. Теперь, когда стихи Мандельштама были спасены и сохранены, его архив переправлен в Америку, а воспоминания написаны, этой несгибаемой старой женщине стало казаться, что она выполнила свою жизненную задачу. Она спокойно ждала приближения смерти. Состояние Надежды Яковлевны резко ухудшилось после перенесенного инфаркта, и по предложению ее врача Юрия Фрейдина возле нее круглосуточно дежурили друзья. В последнюю ночь она жаловалась на то, что у нее «кошки в груди»; потом в предсмертной лихорадке вымолвила: «Голод в России». Потом дважды повторила: «Россия, Россия». И обращаясь к своей сиделке: «Ну ты не бойся ничего»[445].

«Встреча с Оськой»

Надежда Мандельштам в последний год жизни (1979)