Век мой, зверь мой. Осип Мандельштам. Биография

Стихотворение воссоздает утопию абсолютной любви. «Золотая овчина», в которую укутана возлюбленная, — облачение неслыханного любовного мифа. Возникает образ идеальной пары, которая все оставила в прошлом. Очарование этого стихотворения — в напряженности, возникающей между мифически-эротической утопией и мелкими, простыми деталями повседневной жизни:

Хочешь яблока ночного,
Сбитню свежего, крутого,
Хочешь, валенки сниму,
Как пушинку подниму.

Ангел в светлой паутине

В золотой стоит овчине,
Свет фонарного луча —
До высокого плеча. […]

Как нечаянно запнулась,

Изолгалась, улыбнулась —
Так, что вспыхнули черты
Неуклюжей красоты.

Есть за куколем дворцовым

И за кипенем садовым
Заресничная страна,
Там ты будешь мне жена.

Выбрав валенки сухие

И тулупы золотые,
Взявшись за руки, вдвоем
Той же улицей пойдем.

Без оглядки, без помехи

На сияющие вехи —
От зари и до зари
Налитые фонари (II, 55—56).

«Заресничная страна — / Там ты будешь мне жена»

Ольга Ваксель, 1920-е годы

Не обошлось и без яблока грехопадения… Мандельштам встречал Ольгу в ленинградской гостинице «Астория» и на время, желая быть к ней ближе, снял номер в гостинице «Англетер» (где в декабре того же года покончит с собой Сергей Есенин). Чтобы читать Ольге свои стихи, он время от времени нанимал извозчика и сопровождал ее от Морской до Таврической, где она жила с матерью и маленьким сыном. Надежда, однако, не стерпела этих — все более частых — «похищений» своего супруга и — принялась собирать чемодан. Владимир Татлин, известный художник-авангардист (в воспоминаниях Н. Я. Мандельштам приводится лишь его инициал — Т.), который оказывал ей знаки внимания, вызвался быть ее спасителем. Но случилось так, что Мандельштам, вернувшись домой раньше обычного, застал Надю, ожидавшую Татлина, с чемоданом в руках и — одумался. Когда Татлин позвонил в дверь, Мандельштам открыл ему и заявил: «Надя останется со мной»[220]. Он бросил в огонь Надино прощальное письмо, позвонил Ольге и сообщил ей «грубо и резко» о том, что их отношения закончены. Все это произошло в середине марта 1925 года. Но еще в воспоминаниях 1970 года звучит удивление по поводу того, что случайное возвращение Мандельштама домой и взгляд, брошенный им на упакованный чемодан, решающим образом определили их судьбу и дальнейшую жизнь.

Наваждение длилось около двух месяцев. В изложении Надежды все выглядит таким образом, будто именно Ольга бросилась Мандельштаму на шею. В отстраненно-сдержанных воспоминаниях Ольги Ваксель говорится, что любовным безумием был одержим лишь поэт: он якобы стоял перед ней на коленях, плакал и в сотый раз клялся, что не может без нее жить[221]. Где истина? — вступая в область эроса и имея дело с воспоминаниями двух ревнивых свидетельниц, понять трудно. Однако читая стихотворение «Жизнь упала как зарница…», невозможно отделаться от впечатления о безоглядно влюбленном поэте. Надежда Мандельштам в своих воспоминаниях высказала весьма обоснованное подозрение: мол, вся эта любовная история понадобилась Мандельштаму лишь для того, чтобы написать два невероятных стихотворения… И как только предательские стихи были созданы, миновал и кризис. Из «заресничной страны», из мира эротической утопии, Мандельштам вернулся к трезвой реальной жизни.

Второе стихотворение, обращенное к Ольге Ваксель, изображает безумные метания поэта, ставшего бесприютным кочевником, по темному городу. Вновь мерцают жестокие («колючие») звезды: «А только и свету — что в звездной колючей неправде». И — щемящий итог: «А жизнь проплывет…» И даже эротические приметы этого стихотворения — пряди волос, зрачки и губы, «яблочная розовая кожа» — говорят о горестно-чувственной элегии.