Век нерожденных

Буквально через сутки в яме под действием аномалий отказала электроника, но мы не думали повернуть обратно. Больший риск добавлял остроты, как новый вызов. Так мы оказались в полной темноте без фонарей и ночных визиров, а свет над нами был настолько тусклым, что лунные ночи могут показаться ослепительными. В подобных условиях невозможно ориентироваться, тело начинает работать исключительно на инстинктах. Вскоре время перестало для нас существовать. Постоянный риск становится рутиной, мозг приспосабливается к нагрузкам и начинает действовать самостоятельно, но высвобожденный разум принимается зарываться в переживания, которые были упрятаны в самый дальний угол души. Чем больше я гнал мысли, тем глубже меня затягивало в ад моей войны. Говорю «моя» потому, что жизнь «моя» и смерть тоже, если бы она наступила. Умри я, исчезло бы все – война, пришельцы… Мой отец был физиком-теоретиком, очень умным человеком. Как-то он рассказывал про тонкие материи Вселенной. Я был непоседлив и плохо вникал, помню лишь одну фразу: «Наблюдая за системой, наблюдатель взаимодействует с ней. Реальность зависит от воспринимающего сознания».

Признаюсь, мое самолюбие разбивается при мыслях о пещерах. Как легко они изменили мой разум… Все ли настолько однозначно? Я вспоминаю, как вы, доктор, рассказывали о необъяснимой природе организмов, которых я добыл. Что они изменяют свою конструкцию, учитывая насущные потребности. Они не двигаются, а скачут в пространстве, телепортируясь из одной точки в другую. Как стало известно, они изменили мою ДНК, наделив долголетием. Бог весть какие еще открытия о сущности этих созданий откроются в будущем. Вернемся к пещерам, они стали очень личными для меня. Будто бы сознание перестало быть запертым внутри тела, а соединилось с материей в пещерах. Интересно узнать, способны ли они взаимодействовать с человеком на таком уровне, в этом случае моя теория сложилась бы удачно. Так или иначе, в яме я освободился от войны. Если цена тому помутнение рассудка, то это не так уж много. При всеобъемлемости изменений памяти нечто не подверглось забвению. Мной неосознанно двигала любовь к дочери. Я не преувеличу, если скажу, что любовь спасла мне жизнь. Я вспомнил, как Анна Штерн полезла вниз, когда мы уже возвращались на поверхность. Думаю, ее разум изменялся не меньше моего, и перестав понимать смысл восхождения, она сдалась и полезла на дно навстречу освобождению души, и вместе с тем к гибели.

Теперь о главном. Я улетаю в составе новой миссии. Я обрел долголетие, но я отказываюсь стать последним человеком. Не буду говорить, что улетаю ради спасения человечества. Я улетаю, чтобы не смотреть в глаза дочери. Да и какой из меня к черту отец? Я уже никогда не смогу стать прежним. Сопьюсь или попытаюсь свести счеты с жизнью, как большинство ветеранов? Никогда не задумывался, отчего наших детей спрятали от нас? Пустое… Сам знаешь, на планету мне путь заказан. Эх, надо было записаться на «Возмездие».

Что ж, прощай, Давид. Спасибо за веру.

Я обрел прежнего себя, но стал ли от это счастливее?

P.S.

Я узнал изображение на картине, которую ты подарил. Приземистый толстый ствол с кроной из кислотных листьев. Покопался без спроса в моем разуме? Не мог же ты изготовить картину по образу, который видел лишь я один во вселенной. Не думай, я не осуждаю, ты делал, что считал необходимым для моего излечения. И следует отдать тебе должное, терапия сработала.

На картине изображено дно ямы. Это «дерево» находиться в центре площадки, на своеобразном острове, окруженном жижей. На самом деле, это никакое не дерево, а бабочки, слившиеся в цельную фигуру. Тем не менее, дерево не самое интересное на дне ямы. Площадка вокруг усыпана останками разных инопланетных рас. Их там десятки и все разные, их морфология и снаряжение отличаются между собой. Теперь к ним присоединились два человеческих тела.

К письму прилагаю эскизы дна, которые я смог нарисовать по памяти».

Часть II. В последнюю юность

1