<Если же форма данного объекта в эмпирическом созерцании такова, что схватывание многообразного [содержания] этого объекта в воображении согласуется с изображением понятия рассудка (неясно, какого понятия), то в чистой рефлексии рассудок и воображение согласуются между собой, способствуя своему делу, и предмет воспринимается как целесообразный лишь для способности суждения, стало быть, сама целесообразное раздвоение одного логического субъекта на два отдельных, самостоятельны субъекта, и столь же необходима ирония их отождествления. И возникают вопросы. А может быть, именно необходимость отождествления и различении <предмета естественного> и <предмета искусственного> лежит в основе самого понятия <антиномия> (скажем, по отношению к бесконечному миру)? И еще.
Может быть, как раз превращение наличных понятий в понятия возможные, неопределенные, только <имеющие быть> (см. выше) и делает необходимы антиномическое мышление, но тогда от него нельзя отделаться никаким <уточнением смысла>?
Впрочем, все эти вопросы нам понадобятся только для <основной антиномии суждения вкуса>, а сейчас читателю достаточно будет исходных полуинтуитивных представлений о том, что такое антиномия.
Способность рассматривается только как субъективная. Для этого и не требуется этим не порождается какое‑либо определенное понятие об объекте, а само суждение не есть познавательное суждение. — Такое суждение называется эстетическим суждением рефлексии>.
О предмете такого суждения уже нельзя сказать: <он истинно таков!>, нем можно лишь сказать: <он прекрасен!>. Но для того, чтобы так сказать, для того, чтобы предмет мог выступить в таком качестве, для этого все собственно познавательные способности должны изменить свой статут, они чтобы относиться к прекрасному предмету — должны не относиться к нему, должны замкнуться на себя, должны самоудовлетворяться своим взаимопревращением, должны стать средоточием внутреннего общения, внутреннего диалога.
Это существенный момент. Рассмотрим его детальнее.
Воображение теперь должно быть нацелено на превращение в (неопределенное) понятие, должно фокусироваться как предпонятие, должен исчезать как воображение. Понятие должно теперь (в эстетическом суждении рефлексии) быть нацелено на превращение в воображение, в понятии должно отныне воспроизводиться — в потенции — не общее, но особенное, уникальное, один предмет, конструируемый, воображаемый предмет (но вспомним начало этого предложения — воображаемый, как он есть, т. е. как… предмет понятия)…[34]
В постоянном кружении и взаимопревращении познавательных способностей (кружение это и есть жизнь эстетического суждения рефлексии) формируется и реализуется тот <просвещенный вкус>, что нам уже известе по <парадоксам> Дидро.
Вспомним еще раз автора <Салонов> перед картиной Греза (<Девушка птичкой>).
Сначала включается рассудок и легкое сентиментальное сочувствии (живопись переводится на язык литературного сюжета), затем <просвещенный вкус> замечает несообразность деталей — изображена голова девочки и рука взрослой девушки. Взыгрывает воображение, возбужденно этой странностью, нравственное чувство раздваивается, становится двусмысленным, играющим, неопределенным, в сознании вспыхивают быстрые, сразу исчезающие, незаконченные, переливающиеся друг в друга фантастические новеллы. Картина позабыта, новое значительное художественное произведение — изменчивое и неустойчивое, объектно не закрепленное — возникает в душе — в разуме — в желаниях зрителя.
Дело сделано, просвещенный вкус удовлетворен, эстетические суждение рефлексии состоялось, возникло незаинтересованное удовольствие.
Для эстетического суждения рефлексии удовольствие это… — <ощущение, которое вызывает в субъекте гармоническую игру обеих познавательных способностей способности суждения — воображения и рассудка, когда в данном представлении способность схватывания одного и способности изображения другого содействуют друг другу>. Только исчезновение исходного (плотного, неуступчивого) предмета созерцания, только это расплавление <полотна> дает — по Канту — жизнь эстетическому суждению эстетическому удовольствию. Созерцатель замыкается <на себя>, и все познавательные способности обретают творческий статут, преобразуются состояние готовности, потенции. Игра оказывается очень серьезным делом.
Неопределенность понятий, возникающая в этой игре, имеет двойной смысл. Эта неопределенность — не только наличный логический статут, т неизбежное русло, в котором должна двигаться способность суждения (см. выше). В эстетических рефлективных суждениях выясняется, что достижение неопределенности, безграничности понятий (и нравственных норм, просто человечности) — это внутренняя цель, своего рода гуманистическа миссия <просвещенного вкуса>.
В этом своем качестве (как цель, как стремление) неопределенное понятие, неопределенная и неопределимая нравственность реализуются особого типа идеях — не моральных, не теоретических, но — в "идеях эстетических".