Век революции. Европа 1789-1848 гг. Век капитала. 1848-1875 гг. Век империи. 1875-1914 гг

1839—1842, 1849 и 1859 гг.**’ и содействовали росту и усилению сект. Причина ускорения тут не одна. Некоторое совпадение с периодами высокого напряжения и беспокойства (кроме одного, все периоды ультрабыстрого распространения веслианства в наш период совпадали), но иногда также наряду с быстрым восстановлением после депрессии, и возможно, они были ускорены социальными потрясениями, такими как эпидемия холеры, которая создала аналогичный религиозный феномен в других христианских странах...

III

в чисто религиозном отношении мы должны рассматривать наш период как время, когда выросла секуляризация и (в Европе) религиозное безразличие сталкивалось с возрождением религии в ее наиболее бескомпромиссных, иррациональных и эмоционально обязательных формах. Если Том Пейн настаивает на одной крайности, Уильям Миллер, адвентист, настаивает на другой. Чистый атеист, механистический материалист и германский философ Фейербах (1804—1872 гг.) в 1830-х гг. уверял в отсутствии интеллекта у молодых людей из «Оксфордского движения», которое отстаивало достоверность жизнеописания святых, живших в эпоху раннего средневековья.

Но это возвращение к воинственной, строгой, старомодной религии имело три аспекта. Для масс это было в основном средством, чтобы справиться с суровым и враждебным либерализмом среднего класса. По выражению Маркса (хотя это говорил не только Маркс), это было «сердце бессердечного мира, душа бездушных условий жизни... опиум для народа»“* Более того, религия старалась создать обшественные, а иногда образовательные и политические институты в окружении, которое ничего не давало, и среди политически неразвитых людей она давала примитивное выражение их недовольства и желаний. Их эмоциональность и суеверие протестовали против всего общества, в котором на первом месте стоял рациональный расчет, и против высших классов, изменивших религию по своему подобию.

Для среднего класса, происходящего из этих масс, религия могла быгь могущественной моральной опорой, оправданием их социального существования против объединенного недовольства и ненависти традиционного общества и двигателем их экспансии. Она освобождала их от оков этого общества, если они становились сектантами. Это дав^о их доходам моральное оправдание, и они уже не выглядели как просто расчетливые нувориши; она узаконивала их жестокость по отношению к угнетенным, она объединяла их с торговлей в деле распространения цивилизации на язычников. И торговлю с бизнесом.

Для монархий и аристократии, да и для всех, кто находился на вершине социальной пирамиды, она обеспечивала социальную стабильность. Они узнали со времен французской революции, что церковь являлась сильнейшей опорой трона. Набожные и безграмотные люди Южной Италии, Испании, Тироля и России брались за оружие, чтобы защитить свою церковь и правителей от иностранцев, неверующих, революционеров, благословляемые, а иногда и возглавляемые своими священниками. Набожные и безграмотные люди будут жить в нищете, в которую их призвал Бог, под правлением царей, посланных им Провидением, просто, честно, послушно и независимо от разрушительных последствий просвещения. Для консервативных правительств после 1815 г. (а какое правительство в Европе не бьшо консервативным?) поощрение религиозных чувств и церквей было неотъемлемой частью политики, так же как и организация политических служб, цензура, поскольку полиция, цензура и священники являлись тремя оплотами реакции против революции.