Век революции. Европа 1789-1848 гг. Век капитала. 1848-1875 гг. Век империи. 1875-1914 гг

Создание истории как академического предмета является не слишком значительным аспектом в общественных науках. Это правда, что в первой половине XIX столетия Европу охватила эпидемия написания историй. Редко случается, чтобы сразу столько людей сели и попытались осмыслить происходящее в мире и написали бы многотомные отчеты о прошлом; Карамзин в России (1818-1824 гг.), Гейер в Швеции (1832-1836 гг.), Па-лацки в Богемии (1836-1867 гг.) — стали основателями истори-отрафии в своих странах. Во Франции побуждение понять настоящее через осмысление прошлого было особенно сильным, и там сама революция скоро стала предметом интенсивного изучения Тьера (1823, 1843 гг.), Минье (1824 г.), Буонарроти (1828 г.), Ламартина (1847 г.) и великого Жюля Мишле (1847—1853 гг.). Это был героический период историографии с работами Гизо, Огюстена Тьерри и Мишле во Франции, в Дании с работами Нибура и сочинениями швейцарца Сисмонди, Холлама, Лингарда и Карлейля в Британии, бесчисленные германские профессора, их работы теперь известны как исторические документы, как литература.

Наиболее длительные последствия этого пробуждения интереса к истории имело то, что являлось документацией или историческими техническими приемами. Собрать реликвии прошлого, написанные или ненаписанные, стало всеобщим пристрастием. Возможно, частично это было попыткой защитить их от натиска настоящего, хотя национализм был самым важным стимулом: историки, лексикографы и фольклористы не возродившихся до сих пор наций были основоположниками национального самосознания. Таким образом французы открыли Ecole des Chartes (1821 г.), англичане — Государственный архив (1838 г.), немцы начали публиковать «Монументальную историю Германии», в это время Леопольд фон Ранке сформулировал доктрину о том, что история должна основываться на скрупулезной оценке первоначальных летописей (1795—1886 гг.)· А в это время лингвисты и фольклористы создавали фундаментальные словари своих язьпсов и изучали устные традиции своего народа. Включение в общественные науки сразу же оказало влияние на юриспруденцию (в это время Фредерик Карл фон Савиньи основал историческую щколу права (1815 г.)), на изучение теологии, где применение исторических критериев — а именно у Штрауса в «Leben Jesu» («Жизнь Иисуса») (1835 г.) ужаснули фундаменталистов, но особенно в соверщенно новой науке — филологии. Она также получила развитие в основном в Германии, которая являлась наиболее бурно развивающимся центром распространения исторического метода. Не случайно, что Карл Маркс был немцем. Для филологии очевидным стимулом явилось завоевание Европой неевропейских обществ. Сэр Уильям Джонс, первый из исследователей санскрита (1786 г.), стал заниматься им в результате завоевании Бенгалии Британией, Шампольон расшифровал иероглифы (его главная работа по предмету была опубликована в 1824 г.) после экспедиции Наполеона в Египет, Ролинсон разгадал клинописное письмо (1835 г.) благодаря вездесущим британским колониальным офицерам. Но фактически филология не ограничивалась открытием, описанием и классификацией. В руках великих немецких ученых, таких как Франц Бопп (1791—1867 гг.) и братья Гримм, она стала второй социальной наукой, второй, в которой были открыты общие законы, применимые к столь непостоянным областям, как общение людей. (Первой была политическая экономия.) Но законы филологии отличались от законов политической экономии тем, что они были глубоко историческими или даже эволюционными*.