Однако в Европе эти изменения выявили глубокое и поразительное доверие к экономическому либерализму, который со всех точек зрения казался оправданным для целого поколения. В пределах каждой страны это было не удивительным, с тех пор как свободное капиталистическое предпринимательство добилось столь явного процветания. В конце концов, даже свобода контракта для рабочих, включая терпимость таких профсоюзов, которые были достаточно сильны, чтобы обосноваться с помощью очевидной силы своих нанимающихся рабочих, едва казались могущими угрожать прибылям, с тех пор как «резервная армия труда» (как называл ее Маркс), состоящая в основном из масс крестьян, бывщих ремесленников и других, стекающихся в города и промышленные области, напоминала сохранение заработной платы на относительно скромном уровне (см. главы 12 и ниже). Энтузиазм, проявляемый к свободной международной торговле, на первый взгляд является очень удивительным, кроме разве что для англичан, для которых это означало, во-первых, то, что им позволялось свободно продавать всем товары по более низким ценам на всех рынках мира, и во-вторых, что они побуждали неразвитые страны продавать им свои изделия — в основном пищевые продукты и сьфье — дешево и в больших количествах, зарабатывая таким образом прибыль, чтобы посредством ее покупать британские товары.
Но почему конкуренты Британии (за исключением Соединенных Штатов) принимали эту явно невыгодную договоренность? (Для неразвитых стран, которые не стремились к промышленной конкуренции вообще, это было, конечно же, привлекательно: южные штаты Соединенных Штатов, например, были весьма довольны перспективой иметь неограниченный рынок для своего хлопка в Британии и поэтому оставались сильно заинтересованными в свободной торговле, пока не были завоеваны Севером). Это слишком громко сказано, что международная свободная торговля развивалась потому, что в этот краткий период либеральная утопия искренне увлекла даже правительства — если только под действием силы того, что они верили, было ее исторической неизбежностью; хотя нет сомнения в том, что они находились под глубоким воздействием экономических аргументов, которые казались почти имеющими силу естественных законов. Однако интеллектуальное убеждение редко превалирует над личным интересом. Но дело в том, что наиболее промьпи-ленно развитые экономики могли в этот период видеть два преимущества свободной торговли. Во-первых, общее расщирение мировой торговли, которая действительно была весьма наглядно сравнима с периодом до 1840-х годов, обогатила всех их, даже если она приносила iaHrnH4aHaM большую выгоду. Как большая и беспрепятственная экспортная торговля, так и большая и беспрепятственная поставка пищевых продуктов и сырья, где необходимо, с помо1
щ>ю импорта, были явно желательны. Если бы на особые интересы можно было бы неблагоприятно воздействовать, имелись другие, кого либерализация удовлетворяла. Во-вторых, какой бы ни была будущая конкуренция между капиталистическими экономиками, на этой ступени индустриализации преимущество Англии в способности использовать оборудование, ресурсы и ноу-хау была явно полезной. Возьмем просто один пример, иллюстрируемый в следующей таблице, рельсы и машины, экспорт которых из Британии заметна вьфос, не мешали индустриализации других стран, а облегчали ее.Экспорт британских рельс, стали и машин (общее количество за пять лет: в тысячах тонн)"*
рельсы и сталь машины
1845—1849 1 291 4,9 (1846—1850)
Капиталистическая экономика, таким образом, одновременно получила (что не значит случайно) ряд чрезвычайно мощных стимулов. Что же явилось результатом? Экономическая экспансия наиболее удобно измерена в статистике и ее наиболее характерными измерениями в 19 столетии являются энергия пара (так как паровой двигатель был