Век революции. Европа 1789-1848 гг. Век капитала. 1848-1875 гг. Век империи. 1875-1914 гг

Контрреволюция превратила возможный подъем масс в настоящий. Без сомнения, естественно то, что старый режим должен был отстаивать себя, бороться, если потребуется, применить силу, хотя армия больше не была надежной. (Только праздные мечтатели могут предположить, что Людовик XVI был в состоянии примириться с поражением и тут же превратиться в конституционного монарха, даже если бы он был менее беспечным и тупым человеком, чем на самом деле, не женился бы на безответственной женщине с куриными мозгами и меньше слушал столь гибельные советы.) Фактически контрреволюция мобилизовала парижские массы, уже голодные, подозрительные и агрессивные. Наиболее потрясающим следствием этой мобилизации было взятие Бастилии, государственной тюрьмы — символа королевской власти, где революционеры рассчитывали найти оружие. Во время революции ничего не бывает таким впечатляющим, как падение символов. Взятие Бастилии, которое произошло 14 июля, стало для Франции национальным праздником, ознаменовавшим падение деспотизма, и было провозглашено по всему миру началом освобождения. Даже строгий философ Иммануил Кант из Кенигсберга, который, как известно, был в своих привычках так последователен, что горожане проверяли по нему часы, отложивший час своего послеобеденного моциона, получив это известие, довел до сознания кенигсбержцев, что произошло событие, потрясшее мир. Но наиболее важно то, что падение Бастилии распространило пожар революции в провинцию и деревню.

Крестьянские революции — безбрежные, стихийные, безымянные и непреодолимые движения. Эпидемию крестьянского бунта превратило в необратимое потрясение объединение восстаний провинциальных городов и волны массового страха, которая смутно, но быстро распространилась по просторам страны: так называемый Grande Peur («великий страх») конца июля и начала августа 1789 г.; буквально за три недели июля социальный строй французского крестьянского феодализма и государственная машина королевской Франции были сокрушены.

Все, что осталось от государственной власти, — это разрозненные ненадежные полки. Национальное собрание, не обладающее силой, и множество муниципальных и провинциальных администраций, состоящих из представителей третьего сословия, которые скоро учредили буржуазную вооруженную «Национальную гвардию» по примеру Парижа. Средний класс и аристократия сразу приняли неизбежное: все феодальные привилегии официально уничтожались, хотя когда политическая обстановка стабилизируется, будет установлена жесткая цена за их выкуп. До 1793 г. феодализм не был окончательно уничтожен. К концу августа революция обзавелась своим формальным манифестом, «Декларацией прав человека и гражданина». Наоборот, король сопротивлялся со свойственной ему тупостью, и некоторая часть революционеров из среднего класса, испугавшись того, что народ будет вовлечен в борьбу, стала помышлять о том, чтобы наступило примирение.

Короче говоря, основная форма французской и всех последующих революционных политик стала отчетливо видна. И последующим поколениям будут присущи столь драматические диалектические пфемены. Пройдет время, и мы снова увидим умеренные реформы среднего класса, объединяющие массы против консервативного сопротивления или контрреволюции. Мы увидим массы, толпящиеся за умеренными, стремящиеся к своим собственным социальным революциям, и самих умеренных, которые теперь примыкают к реакционерам, находя с ними общий курс, и левое крыло, готовое преследовать оставшиеся незавер-шеннь»4и умеренные цели с помощью масс, даже с риском потери контроля над ними. И так далее, через повторения и вариации примера сопротивления — массовая мобилизация, сдвиг влево — раскол среди умеренных — движение вправо, пока большая часть среднего класса не перейдет в консервативный лагерь или не будет разбита социальной революцией. В большинстве последующих буржуазных революций умеренные либералы отступали или переходили в консервативный лагерь на очень ранней стадии. В самом деле, в XIX в. мы все больше обнаруживаем (главным образом в Германии), что они перестают хотеть революции из страха ее непредсказуемых последствий, предпочитая компромиссы с королями и аристократией. Особенность французской революции состоит в том, что одно крыло, либеральное, среднего класса было готово остаться в революции до того, как разразится антибуржуазная революция; это были якобинцы, чьим именем повсюду стали называть «радикальных революционеров».