Век Святого Скиминока

Не прошло и получаса, как вся армия пана Юлия осталась в составе своего господина, его лошади, ну и груды брошенного оружия. Из ворот замка начали выбегать женщины с прислугой. Бедняги выносили вещи. Честно говоря, запах уже стоял такой, что глаза резало. Мы плюнули в сторону незадачливого агрессора и пошли искать Жана. Далеко уйти не успели. Ломая кусты, наш бедный Бульдозер выполз на четвереньках в непонятно каком кружевном белье на плечах, с мутным взглядом и мычанием вместо членораздельной речи.

– Лия, девочка моя, раздобудь на всех лошадей. Нам действительно пора. Да, и подними, пожалуйста, этого падшего ангела…

На ночлег мы вернулись к отцу Ансельму. Пожилой отшельник страшно обрадовался, когда мы рассказали ему, что войны не будет, а войско разбрелось по всему княжеству, возвращаясь домой. В придачу не пролилось ни одной капли крови, исключая разве разбитый нос Бульдозера. Конечно, пан Юлий долго орал нам вслед, что он страшно отомстит, но броситься на нас в одиночку все-таки не рискнул. К замку Твердь ближе чем на милю подходить не рекомендовалось – воздух явно не целебный. Надеюсь, что подземный резервуар с газом не очень велик, пламя было невысоким, повоняет с месяц и перестанет. Через два дня спокойной жизни на меня напала страшная депрессия. Сначала я затосковал по Ивану, потом по Луне. Причем боль была такая, что Лия, Жан и священник не знали, куда деться от моей унылой физиономии. Я честно пытался держать себя в руках, но мои ребята смотрели на эту проблему иначе. По их мнению, если рыцарь не страдает от неразделенной любви, то он не настоящий герой. Обязательно надо время от времени поскуливать, выть под луной серенады, плакать в конскую гриву и рвать на себе волосы. На деле это выглядело примерно так:

– Лия, как ты думаешь, она меня любит?

– Конечно любит, милорд! Безумно, страстно, безнадежно, потеряв голову, впадая в отчаяние, стремясь к вам всем сердцем, дыша вашим именем, веря и скорбя…

– Да, а почему тогда убежала?

– Потому что она не любит вас! Вы были ее игрушкой, шуткой, улыбчивым времяпрепровождением, мимолетным увлечением, шалостью, легкой любовной интрижкой…

– Жан, убери ее! Скажи мне, как мужчина мужчине…

– Вы ее не любите, лорд Скиминок.

– Почему?

– Потому что, когда любят, женятся. Но не переживайте настолько, она вас тоже не любит.

– Почему?

– Потому что когда любят, то ждут.

– Отец Ансельм, спасите меня от них обоих!

На самом-то деле мы ждали Локхайм. Я продолжал надеяться, что принц приведет сюда Тающий Город. Правда, как всегда, не был ясен план действий на потом… Но это вроде как уже наша визитная карточка – все решать на месте сообразно обстоятельствам. Просто скучно было. Мне даже приходили в голову нехорошие мысли – пойти прогуляться огнем и мечом по землям Голубых Гиен. Все равно делать нечего…

Утром третьего дня ко мне пришли крестьяне. Два деревенских старосты, зажиточные люди и еще несколько женщин для более надежного воздействия на мою добрую душу. Лия с мужем умотали на море купать лошадей, я грелся на солнышке, неспешно беседуя с отшельником на религиозные темы. Когда делегация депутатов от сельскохозяйственного округа приблизилась, снимая шапки, я соизволил встать.

– К вашей милости обращаемся, достопочтенный лорд Скиминок! Уважьте, сделайте такую Божескую милость, – обратился ко мне самый пожилой крестьянин.

– Весь во внимании. У вас что, какие-то проблемы?

– Горе у нас. В лесу людоед залютовал.

– Людоед?! Ну, вон вас сколько, собрались бы всем миром, взяли вилы, топоры да устроили ему пышные похороны за ваш счет. Я-то здесь при чем?

– Да ты знаешь ли, батюшка, какой он страшный?! Нам самим нипочем не справиться. Как пан Юлий войска пораспустил, то в нашу деревню шестеро ратников вернулось. Все в доспехах, с копьями да мечами, шрамами боевыми отмеченные. А только трое ушли на людоеда и не вернулись. Люди дома бросать стали, землю, хозяйство. Уж сотворите Божескую милость, господин ландграф! А мы не поскупимся, понимаем, вам небось тоже деньги не повредят…

– Хм… конечно да. Однако финансовые вопросы обычно решает мой паж. Это будете утрясать с ним. А я, пожалуй, и соглашусь поразмять кости. Расскажите-ка о вашем горе поподробнее…

– Вот уж спасибо, милорд! Ото всех нас великое спасибо! – аж прослезился старик, едва не хлопаясь на колени. Ей-богу, он бы бухнулся, но они не гнулись. – Людоед в наших краях давно живет. Да только пан наш другие дела достойными почитал, вот зверь-то и обнаглел.

– Это зверь? Зайчик или белочка?

– Разный он. Обличья звериные меняет, потому как колдун. То медведем представится, то вепрем, а то волком невероятной величины. Но уж лют! Порой и косточки целой не оставит – все порвет, погрызет, переломает.

– Садист какой-то, – хмыкнул я. – А где живет?

– В лесу, в глухой чащобе. На охоту выходит, когда голоден, для него что день, что ночь – все едино. Ежели всех людей посчитать – так уж больше сотни сожрал, ненасытный!