Век-волкодав

— Да, нелюдь. Противно? А двадцать каторги — под землей, в цепях, прикованный к тачке? А дыба, а раскаленное железо? А смерть всех, кто дорог, кто мне верил и меня любил? А то, что я даже не имею права вспомнить собственное имя? Кого я могу предать? Собственных врагов?

Оскалился, поглядел недобро.

— Тебе и твоим людишкам очень повезло, что я тороплюсь. Вы просто превратитесь в прах без всяких предварительных процедур. Все, Кречетов, твое время вышло!

Командующий Обороной вновь попытался выхватить револьвер, но рука не слушалась. Красное лицо Волкова, потемнело, пошло черными пятнами… Иван Кузьмич поднял глаза к небу, поймал взглядом синеву, шевельнул губами:

— Что вы головы повесили, соколики?
Что-то ход теперь ваш стал уж не быстрехонек?

Небо упало…

5

Звука не было, только эхо, почти бесшумное, на самой грани восприятия. Кто-то повторял его имя. Кречетов, ничуть не удивившись, решил отозваться, но понял, что нечем. Ни губ, ни рта, ни его самого. Но в то же время он был здесь, не убитый, не раненый, просто куда-то спрятанный. Нелепая мысль поначалу весьма удивила, но затем и обнадежила. Если думается, значит, не помер еще.

А эхо все звало, становясь тише и тише, исчезая, превпащаясь в неясный отзвук. Иван Кузьмич все же попытался ответить, а заодно и осмотреться, но быстро сообразил, что ни того, ни другого сделать не может. Глядеть не на что, не было даже темноты. И в то же время мир вовсе не казался пустым, Кречетов даже не чувствовал, догадывался, что его куда-то уносит, тянет на глубину, на самое-самое дно, откуда уже не дозовешься, не докричишься…

— Хватит… Хватит!

Вначале подумалось, что это сказал он сам, но в следующее мгновение Кречетов сообразил: голос чужой, совершенно незнакомый, да и слова не слишком ясны. «Хватит!» — чего именно? Если неведомой бездны, куда его влекло, то ее и в самом деле хватит — на очень многих, если не на всех, до кого дотянуться удастся.

— Уровень!

На этот раз слово оказалось совершенно непонятным, но удивиться Иван Кузьмич не успел. Вспыхнул свет — темно-красный, словно густая подсвеченная кровь. Даже не вспыхнул, возник, словно кто-то невидимый, но всесильный отдернул занавес.

Близкая бездна сгинула без следа, зато появился он сам, Иван Кузьмич Кречетов, если не во плоти, то во всяком случае в восприятии. Он был здесь, залитый темно-красным светом, словно неосторожная пчела — горячим воском. Это ничуть не мешало, хотя себя он увидеть не мог, не мог и вздохнуть, зато внезапно понял, что вполне способен говорить.

— Эй, товарищи! — в меру бодро воззвал Иван Кузьмич, даже не двинув губами. — Есть кто живой, не убитый?

— Погодите! — тут же отозвался тот, кто помянул непонятный «уровень», — Раньше надо было спрашивать. Зачем вам вообще вздумалось разговаривать с Волковым?

Иван Кузьмич хотел растолковать неизвестному свой стратегический замысел, добавив, что разглядел краснолицего всего за десять шагов, когда поворачивать было поздно. Вновь не успел. Совсем близко, рукой достать, загорелся синий огонек. Вначале маленький, еле заметный, он быстро рос, тяжелел, наконец, беззвучно взорвался. Синяя кипящая волна потеснила темно-красный мир, сплющила, стала стеной.

— Вот, значит, до чего дошло, брат? — негромко, чуть насмешливо проговорил знакомый голос. — Раньше ты не убивал послов. Ты даже меня удивил. Я отправил сопровождение только до Яркенда, опасался разбойников, а опасаться, оказывается, следовало тебя. Неплохое начало для переговоров.

— Я не приказывал никого убивать!

Красный огонь плеснул, завертелся воронкой, ударил в недвижную синюю стену.

— Я приказывал Волкову совсем другое! Мертвец из царства Ямы посмел ослушаться меня…

Негромкий смех, еле заметный синий всплеск.

— Брат, брат! Духи-цхун послушны лишь приказам, которые им по нутру. А желают они одного — мстить тем, кто еще жив. Мы тоже ошиблись с Унгерном, он повел себя ничуть не лучше вырвавшегося из могилы упыря. Но живого все-таки можно образумить.

Кречетов уже несколько раз кусал себя за невидимый и неощутимый язык, дабы не влезть в чужой разговор и не высказаться от души. Не страх остановил — бояться вроде бы уже нечего, и даже не любопытство. Не хотелось мешать тому, кто говорил из-за синей стены.

Шинхоа Син, он же товарищ Белосветов, гнул свою линию твердо, и Кречетов предпочел не вмешиваться, пока не попросили. Несмотря на невероятность обстановки, все виделось достаточно понятным. Блюститель из Пачанга пришел дать укорот тому, кто командовал такими, как Волков. Чуток опоздал, конечно.

Впрочем, об Иване Кузьмиче тут же вспомнили. Красный огонь заклубился под самым боком, в невидимые пальцы остро впились холодные иглы, зашумело в висках.

— Товарищ Кречетов! Инцидент будем считать исчерпанным. Приношу свои извинения и предлагаю вернуться в привычный вам мир.