Век золотых роз

Он долго не мог понять этих последних слов ийлура, посмевшего воззвать к Шейнире. Но однажды, когда закончилось в хрустальном графине вино, а в склянке – настойка из лепестков золотой розы, ответ пришел сам по себе. Если ийлур смог обратиться к Шейнире и та его услышала, значит, ийлуры не принадлежат Фэнтару до такой степени, как об этом говорят и пишут. А что, если и в самом деле не смертные принадлежат богам, а наоборот? Бог-покровитель есть сознательный выбор смертной твари?!!

Мысль эта прочно увязла в слоях сознания, пропитанного настойкой. И Шезра, не желая удаляться от Истины, той же ночью воззвал к Фэнтару. Воззвал – и ощутил его свет и его силу. Они были совсем другими, непохожими на то, что давала Шейнира; и ведь не зря ее прозывали Темной… Шезра очутился пред ликом чужого бога, пред ликом грозным, беспощадным, но светлым, где не было места ни коварству, ни предательству, ни подлости. Ничего того, что обычно поощрялось Шейнирой. И сила чужого бога была так велика, что… очнулся Шезра другим.

Он слабо помнил, что именно хотел от него Фэнтар. Он чувствовал себя больным и беспомощным, но странно чистым, словно и не омывала кровь жертв его руки. Шезра тогда добрался до своего стола и на клочке пергамента нацарапал: «Мы те – кем хотим быть. И мы свободны. Душа смертного чиста от рождения, и каждый волен следовать избранным путем».

А ожерелье Проклятых душ, что блестит тысячами рубинов на груди Темной Матери… Оно теперь казалось вовсе не тем, чем было раньше для всех синхов Эртинойса.

Он спустился в зал Жертв. Постоял под аркой входа, стараясь унять неистово колотящиеся сердца и прислушиваясь: а нет ли кого?

Зал Жертв был пуст. Совершенно.

«Наверное, глупо было ожидать, что я здесь кого-нибудь встречу».

Шезра мысленно обозвал себя выжившей из ума старой ящерицей.

Огонек лампы метался на сквозняке, пришлось прикрывать его рукой. А затем, решившись, синх начал медленно обходить алтари, перешагивая желобки, по которым раньше кровь стекала в колодец.

Он останавливался у каждой глыбы малахита, отесанной в форме треугольной призмы, ставил лампу и, протягивая над алтарем руки, пытался понять, на месте ли светлые руны Фэнтара. На самом деле это было довольно просто: от начертанных под алтарями знаков исходило живое тепло, в то время как от знаков Шейниры веяло холодом.

Шезра проверил шесть алтарей, а на седьмом вдруг ощутил ледяное дуновение на пальцах. Пришлось отставить лампу подальше, вознести молитву Фэнтару и, впитав силу светлого бога, сдвинуть алтарь с места. Там же… Синх поймал себя на том, что зубы начали выстукивать мелкую дробь. Один штрих руны был тщательно стерт. Словно неведомый шутник прошелся тряпочкой и вытер часть нарисованного на полу знака.

Она просыпалась. Пребывая в гневе и желая вырваться на волю любым путем. Добраться до Эртинойса, погрузить костлявые руки в россыпь чистых душ – и не только синхов, а всех, всех…

– Будь ты проклята, – пробормотал Шезра, – будь ты… но я так легко не сдамся.

И, достав из кармана альсунеи мел, он старательно дорисовал недостающий фрагмент. Холодное дыхание на ладонях пропало, сменилось уже столь знакомым теплом Фэнтара.

«Она кого-то нашла, нового Избранного, – думал синх, задвигая алтарь на место, – но кого? И где? Я ведь… не должен допустить, чтобы он вернул все на прежнее место».

Шезра обошел и зал Жертв, и Хранилище. Он не нашел более ничего, что могло бы указывать на близкое освобождение Шейниры, и все же… Сердца беспокойно сжимались в груди.

«Она возвращается, – мрачно думал Отступник, – и она нашла того, кто вернет ей трон, и обманом заставит его сделать все возможное и невозможное. Это как крошечная трещинка в плотине; сперва сочатся капли, потом – ручей, и в конце…»

Впрочем, о том, что может быть «в конце», Шезра старался не думать. Он вернулся в свои покои и, не дожидаясь рассвета, начал собираться в дорогу – облачился в ни разу не одеванную альсунею, набил дорожную сумку сушеными ящерицами. Не самая лучшая конечно же пища, но какой живности может наловить старик в Диких землях?

К поясу Шезра привязал увесистый мешочек с золотым песком и небольшую, сшитую из шкуры щера сумочку. Последняя представляла особую ценность: немало золота можно собрать на просторах Эртинойса, но уже нигде и никогда не найти настойки из золотых роз, делающей смертного счастливый. Розы исчезли с лица мира много лет тому назад, а потому одна унция настойки продавалась за тридцать унций столь ценимого всеми желтого металла.