И венок сонетов, и звонки по телефону за полночь. И импровизации с макаронами. Творческий процесс сопровождался натиранием сыра на терке, поджариванием репчатого лука, особой интуитивной варкой макаронов и, конечно, сухим и крепленым. Но это было как бы оболочкой, сопровождением важного и сокровенного дела. Именно сейчас, на выдохе, когда вдруг оказывается, что вдыхать-то нечего, а пыль и горечь осели на гортани, именно стихи, строгие и прекрасные, помогали ему терпеть… Сам он писать еще не мог, только готовился, клочки строф и рифмы упоительные нанизывал на тонкую веревочку воображения, но день этот, когда все будет снова и всерьез, становился все ближе… Иван Пирогов снова готовился стать человеком.
Дверь в квартире старого фонда (ведь в городе долго ничего не строили, а папа Печенкин начальником был все же и хорошую получил квартиру) была основательной. От старых времен осталась дверь. Не прошивали ее из автомата ППШ, и не прятался в одной из комнат квартиры фашист с фаустпатроном. Иначе бы все здесь выглядело по-другому.
Люся-старшая к старости не растолстела, не потухла, что привело Ивана и вовсе в благодушное настроение. Значит, и ее дочь не очень изменилась с тех пор. Генетика и наследственность — великая вещь.
— Вам кого?
— Мне Люсю.
— Людмилу Александровну? А вы, простите, по какому делу?
— Я ее друг детства.
— Что-то я вас не припоминаю. Да вы войдите.
— Лучше пусть она выйдет.
— Да она по другому адресу живет. А вас, простите, как звать?
— Иван Иваныч Пирогов.
— А?
— Что «а»?
— Погодите, погодите…
— Вы адресок-то скажите.
В памяти ее мелькнуло и погасло что-то, и все вспомнилось.
— Молодой человек. Что-то вы задержались. На свидание не пришли.
— А… Она вам, значит, рассказывала?
— Да зайдите вы внутрь…
Потом они долго пили чай, Иван узнал, что Люся была замужем и неудачно, что папа Печенкин не имел более места и повода быть среди нас, что живет она с внуком в этой квартире, но это не Люсино отродье. Очень удивительно, что Иван Иваныч офицер, и хотя это сейчас не востребовано, но скоро все, конечно, кончится, ведь правда?
— Что там на флоте?
— Все пропьем, но флот не опозорим, — сказал Иван некстати.
— Ну вот, с юмором у вас все в порядке.
— Спасибо за чай и собеседование.
— Заходите, Ваня, еще. А вот и адресок. Ну, не пропадайте. Так неожиданно все и непредсказуемо.
Иван, не медля ни минуты, отправился к своей пассии. Смелость города берет, смелого пуля боится. Не знаю, что говорил и каким образом обхаживал он уже не юную Печенкину, но уже в этот вечер!!! они отправились на хутор.
Чапас упустил свою жертву, промедлил, оступился в промысле предательском, и вот, вернувшись на хутор и ожидая там Пирогова, сам загнанный в угол и стремящийся из него выбраться, он, сидя вечером на бревнышке, поигрывая топором, потюкивая им по чурочке, увидел вдруг вместо одного Ивана еще и его безумную спутницу. Он плюнул и пошел в дом. Рано утром он отбыл в Калининград, к господину Лемке, с покаянным монологом и за дальнейшими консультациями.
Господин Лемке пришел в ярость. Говорили они не в гостиничном номере, а там, где парк, где мозаики Кенигсберга, расколотые и зовущие к мщению.
После этого Отто Генрихович велел Стасису оставаться на месте и ждать, а сам долго говорил по телефону с господином имярек. Этот разговор нам удалось прослушать, поскольку звонил он в некую российско-германскую фирму, которая на прослушку была поставлена автоматически, без разрешения, но обстоятельства того требовали. Разговор шел по-русски. Тот, с кем говорил господин Лемке, родной язык знал пока плохо.
— Карл, возникли проблемы.
— Ты поговорки русские хорошо знаешь, Отто?
— Ты какую имеешь в виду?
— Перед большой работой нужно перекурить.
— Сделал дело, гуляй смело. Ты все же покури. Что происходит?
— На хуторе живет русский. Офицер.
— Ты же принял решение?
— Эта литовская свинья…
— Чапас?
— Вот именно.
— Почему же свинья? Парень нам нужен.
— Он должен был устранить офицера.
— Теперь говорят по-другому. Зачистить. И вообще, это не для телефона.
— Он работу не сделал.
— Пусть деньги вернет.
— Он знает лишнее.
— Тогда зачисти ты его.
— Ты с ума сошел.
— Вот именно.
— А что же делать?
— Ты говорил с ним?
— Дело в том, что офицер привел на хутор женщину.
— Ну не навсегда же?
— Подруга юности. Она в восторге от хутора.
— Хорошо. Я понял. Мне нужно говорить о твоей проблеме со старшим по команде.
— Чапас в парке сидит. Ждет моего решения.
— Отпусти его. Пусть придет завтра.
— Я в нем не уверен.
— И что ты предлагаешь?
— У тебя есть еще люди?
— Это будет стоить дороже.
— Карл, Чапас сейчас сбежит и наделает глупостей.
— Не дергайся, друг мой.
— Что мне делать?
— Объясни, где ты находишься. Так. Попрощайся с Чапасом. Только не раньше, чем через сорок минут. Мне нужно время. И все.
— Что «все»?
— Хутором займутся другие люди. А ты сиди в гостинице и жди…