Век Зверева

— Пока нельзя. Прежде складывай камеру в коробку. Бумажки все, инструкции, коробочки из-под пленки. Фольгу, чек товарный. Где чек?

— В пальто.

— Вот чек туда же. Теперь скажи, мусор давно выносила?

— Недавно.

— Значит, мусор изобрети. А коробку с камерой — в пакет и на самое дно. И в контейнер. Но еще лучше — не в свой. Где-нибудь по пути в урну бросишь.

— Жалко.

— Я тебе потом другую куплю. Лучше. И дороже.

— Да может быть, у меня была своя?

— Купленная сегодня? Свеженькая? Не годишься ты для такой работы.

— А я и не напрашиваюсь.

— Это еще не все. Пленки здесь оставлять нельзя. Подумай. Есть ли место надежное?

— Надежное?

— Ну не безнадежное же!

Работала Татьяна Ивановна в университете, на кафедре русского языка и литературы. Дачного участка не имела. Гаража или другой подобной собственности — также. Зверев заставил ее подняться на чердак. Он помнил примерную его «топографию». В конце концов в тайнике, вырезанном в толстом учебнике, пленки Таня отправила на свою собственную фамилию в виде бандероли в город Гвардейск на главпочту. Только не с ближайшей почты, а с дальней. Для чего брала частника. Отправителем, естественно, значился друг детства, давно забытый и потерянный. После этого Зверев заставил ее убрать все клочки и обрезки и только потом разрешил звонить в бункер.

Рассказчик

Самолет с апологетами миротворчества и справедливости догорал в аэропорту. Армия покинула казармы.

Звонок Татьяны Ивановны раздался около полудня. Вначале иносказания не были поняты, и с нашей стороны положили трубку. Но немного погодя Гагарина позвонила снова и проговорила уже менее прозрачный текст. В час пятнадцать мы занялись эвакуацией Зверева.

Он потерял много крови накануне, некоторое время продолжая перемещаться по городу с простреленной ногой. Махнув рукой на конспирацию, я сдал Зверева в самую классную клинику города, оставив возле палаты охрану. После того, как выяснилось, что пострадала кость, его прооперировали, и теперь он просто спал после наркоза.

Я рассматривал содержимое саквояжа, который он упорно именовал баулом. Времени прошло много. Внешность, анкетные данные, фотографии и характеристики героев, сведения на которых содержались в папках, естественно, изменилась. Но в идентификации Олегом Сергеевичем одного человека можно было не сомневаться. То есть те шпионы, которых он опознал с лета, уже становились второстепенными персонажами, но этот…

Зверев по дороге в больницу кратко доложил обстоятельства обнаружения сумки. Назвал адрес дачи, где отыскал Штока. Описал внешность всех троих ее обитателей. Как это ни прискорбно, но они стали секретоносителями, и я обязан был их нейтрализовать. Возможно, Шток и не рассказал ни капитану, ни посыльному за чебуреками о содержимом своего саквояжа. Но это до форс-мажорных обстоятельств. А потом мог и рассказать.

Мне повезло. Шток был найден в чужой машине. Милиция тут же определила хозяина машины и высчитала его местонахождение. Так и нашли его, только что развязанного очнувшимся старпомом с его же судна. Именно в такой компании оказался капитан «Твери» Епифанов Ермак Игоревич. Хорошее имя для капитана. Только вот в знакомствах оказался неразборчив. Теперь вся троица находилась в горотделе милиции, где допрашивалась по факту происшедшего. Ни в какой рейс они уже не ушли, но и формального повода их задерживать не было. Ворвался Зверев, напал, связывал, оглушал, угрожал оружием, потом угнал машину. По окончании допросов все трое были выпущены и отправились поправить здоровье. Уже не в чебуречную, а в бар «Крис». Но прежде Епифанов забежал домой, на улицу Стекольную, переодеться, причем выдал по чистой рубашке обоим своим товарищам. Итак, они обмылись, приоделись слегка, а поскольку пруд Верхний — весьма романтическое место неподалеку, то решено было раздавить пузырек на развалинах бастиона «Обертайх».

Есть там один каземат, так что и грязную водную гладь видно, и от дождя можно укрыться, и за ветками не особо различимы собутыльники.

Я убивал за свою жизнь часто. Это называлось по-разному. Устранить, нейтрализовать, зачистить. Мне уже однозначно придется гореть в аду. Поэтому я не стал марать свежей кровью своих подчиненных.

Сидели они нехорошо. Нервно. Еще не отошли от пережитого. Разливал Шток, закусывали нарезкой из сервелата. Пили «Столичную» местного разлива.

Я пришел с точно такой же и пакетом томатного сока.

— Не прогоните, мужики?

Лишь у Штока что-то мелькнуло в глазах опасливое, но потом и он расслабился.

— У нас стакана лишнего нет.

— А я с пластиковых не могу. Противно. У меня стопка граненая.

Не было времени для сантиментов, отравлений, грамотной инсценировки. Совсем недалеко, наверху у Королевских ворот, пропыхтел БТР.

Мы выпили.

— А ты что сок-то не пьешь? Наливай.

— Да я и сока-то не люблю. И вообще не запиваю, Ермак Игоревич.