Века и поколения: Этнографические этюды

— А вы знаете, я видел такое игрище. Очень давно, мне было лет семь или восемь. На Атхе. Дело было в конце февраля. Это обычно очень голодное время. Нет рыбы, нет мяса, нет муки. Вдруг вблизи нашего селения волны выкинули кита. Его, видимо, убила косатка, так как ни глотки, ни языка у этого кита не было. Косатки всегда, когда нападают на кита, вырывают язык и глотку. Кит был большой, и все алеуты на Атхе очень обрадовались. Кажется, в тот месяц на острове не было никого из русских. Люди пошли к старцам, и те сказали, что бог не будет в обиде, если по старинному обычаю устроить празднество. Бог не обидится, а прежние духи воды будут довольны. Я был тогда маленьким, но я помню, что мы с матерью ходили в разные селения и всюду люди сидели в самом большом доме вокруг костра и представляли в песнях и танцах разные события из своей жизни — сражения и заключение мировой, охоту на оленей и тюленей, ловлю рыбы и сбор ракушек. Такие представления у алеутов называются «камак». Сначала плясали женщины. Когда они кончили плясать, вышли мужчины, но их лица были закрыты разными личинами-масками. На некоторых были такие же маски, как на рисунках капитана Сарычева…

На этом штурман вынужден был прервать рассказ, так как капитан вызвал его на палубу. Вернувшись, Архимандритов продолжал воспоминания:

— Как я сказал, на некоторых мужчинах были личины, похожие на те, какие зарисовал Сарычев. В селении у костра плясали и пели мужчины. Один изображал своей личиной страшилище — игадагаха — великана со страшным лицом и длинной бородой. Когда игадагах исчез за дверью входа, появился алеут в маске с искривленным ртом и посохом в руке, за ним пришел мужчина в маске с тюленьим ртом. Мужчины в личинах сели у костра. Выскочили две ряженые женщины в масках. Они сели по сторонам того мужчины, который был в личине с тюленьим ртом. Перед сидящими плясали женщины с растрепанными волосами и постоянно показывали палками или сивучьими усами, которые держали в руках, на сидящего посредине. В жилище было чадно и шумно. Я заплакал. Мать спрятала мое лицо в своих коленях, и я заснул. Что было дальше, не знаю. Помню лишь, что мать и другие взрослые просили ничего не говорить об игрищах священнику.

Илья Вознесенский слушал рассказ с огромным вниманием и, когда Архимандритов кончил, произнес с сожалением:

— А мне говорили, что такие игрища не помнят даже отцы отцов. Неправду сказали, испугались меня. Наверное, и маски-личины где-то есть, где-то спрятаны. Нашли бы вы их, Илларион!