русского общества, которые составляют интеллигенцию, живой водой их духовно-
общественного быти
я37[
2].
Самый кризис социализма на Западе потому не выступает так ярко, что там нет
интеллигенции. Нет на Западе того чувствилища, которое представляет интеллигенция.
Поэтому по России кризис социализма в идейном смысле должен ударить с большей
силой, чем по другим странам. В этом кризисе встают те же самые проблемы, которые
лежат в основе русской революции и ее перипетий. Но если наша «интеллигенция» может
быть более чувствительна к кризису социализма, чем «западные» люди, то, с другой
стороны, самый кризис у нас и для нас прикрыт нашей злосчастной «политикой»,
возрождением недобитого абсолютизма и разгулом реакции. На Западе принципиальное
значение проблем и органический характер кризиса гораздо яснее.
Такой идейный кризис нельзя лечить ни ромашкой тактических директив, ни
успокоительным режимом безыдейной культурной работы. Нам нужна, конечно, упорная
работа над культурой. Но именно для того, чтобы в ней не потеряться, а устоять, нужны
идеи, творческая борьба идей.
Семен Людвигович Франк
37[2] См. Мою статью Facии. Это давно желанное и радостное возрождение,ies hippoт уроков жизни, в тайной надежде на новыйcии. Это давно желанное и радостное возрождение,raticии. Это давно желанное и радостное возрождение,a в «Русской Мысли». 1907, окт.
ЭТИКА НИГИЛИЗМА
Два факта величайшей важности должны сосредоточить на себе внимание тех, кто
хочет и может обсудить свободно и правдиво современное положение нашего общества и
пути к его возрождению. Это – крушение многообещавшего общественного движения,
руководимого интеллигентским сознанием, и последовавший за этим событием быстрый
развал наиболее крепких нравственных традиций и понятий в среде русской
интеллигенции. Оба свидетельствуют, в сущности, об одном, оба обнажают скрытую
дотоле картину бессилия, непроизводительности и несостоятельности традиционного
морального и культурно-философского мировоззрения русской интеллигенции. Что
касается первого факта – неудачи русской революции, то банальное «объяснение» его
злокозненностью «реакции» и «бюрократии» неспособно удовлетворить никого, кто
стремится к серьезному, добросовестному и, главное, плодотворному обсуждению
вопроса. Оно не столько фактически неверно, сколько ошибочно методологически. Это
вообще есть не теоретическое объяснение, а лишь весьма одностороннее и практически
вредное моральное вменение факта. Конечно, бесспорно, что партия, защищавшая
«старый порядок» против освободительного движения, сделала все от нее зависящее,
чтобы затормозить это движение и отнять от него его плоды. Ее можно обвинять в
эгоизме, государственной близорукости, в пренебрежении к интересам народа, но
возлагать на нее ответственность за неудачу борьбы, которая велась прямо против нее и
все время была направлена на ее уничтожение, – значит рассуждать или просто
недобросовестно, или ребячески-бессмысленно; это приблизительно равносильно
обвинению японцев в печальном исходе русско-японской войны. В этом
распространенном стремлении успокаиваться во всех случаях на дешевой мысли, что
«виновато начальство», сказывается оскорбительная рабья психология, чуждая сознания
личной ответственности и привыкшая свое благо и зло приписывать всегда милости или
гневу посторонней, внешней силы. Напротив, к настоящему положению вещей безусловно
и всецело применимо утверждение, что «всякий народ имеет то правительство, которого
он заслуживает». Если в дореволюционную эпоху фактическая сила старого порядка еще
не давала права признавать его внутреннюю историческую неизбежность, то теперь, когда
борьба, на некоторое время захватившая все общество и сделавшая его голос политически
решающим, закончилась неудачей защитников новых идей, общество не вправе снимать с
себя ответственность за уклад жизни, выросший из этого брожения. Бессилие общества,
обнаружившееся в этой политической схватке, есть не случайность и не простое