Жаботинский не призывает выталкивать арабов из Эрец-Исраэль, не видит необходимости в их изгнании, «другой вопрос, захотят ли арабы остаться в еврейской стране. Если не захотят, автор не видит никакой трагедии или несчастья в их готовности эмигрировать. Королевская комиссия для Палестины («комиссия Пиля») Не исключила такой ситуации. Смелость – заразная «болезнь». Имея на руках разрешение такого авторитетного органа, как комиссия, обсуждать со спокойной совестью исход 350 тыс. арабов из одного угла Эрец-Исраэль, мы не должны пугаться возможности, что всю страну покинут 900 тыс. человек».
Другой основной момент в сионистском подходе Жаботинского касался внутреннего фронта. Для победы революция требует использования всех сил народа. Нужно отдаться ей без ограничений, служить ей со всей охотой и не отклоняться в сторону от ее столбовой дороги. Эту идею он называл «монизм» и искал молодежь, «в храме которой будет царить одна вера и никакая другая. Ей будет достаточно этой одной, она будет гордиться ею и ценить выше других верований. Вначале Б-г создал нацию; все, Что помогает ее возрождению, – свято, все, что мешает – греховно, каждый, кто мешает, – черен, черна его вера, черны его знамена», Суть идеи концентрировалась в стихотворении Бялика, которое Жаботинский любил цитировать: «Одно солнце в небесах и одна песня в сердце, и нет второй». Он отрицал любую «идеологическую мешанину» и рассматривал ее как поклонение днум богам. Он не верил в возникновение идеологической мозаики. По его мнению, нельзя добиться настоящего слияния сионизма и социализма. Классовая идея повредит единству, необходимому для всех частей национально-освободительного движения. Тем не менее он видел возможность сотрудничества между сионизмом и коммунизмом, особенно ввиду опасности, скрытой в очаровании, исходящем от идеи «универсальной» справедливости, заложенной в отвлеченном коммунизме. В годы, предшествовавшие второй мировой войне, на еврейской улице шла ожесточенная борьба между этими двумя движениями за душу еврейской молодежи.
Жаботинский отрицал идею классовой борьбы и тем самым восстановил против себя сионистские рабочие партии, считавшие, что можно совместить оба идеала – сионизм и социализм – в борьбе за независимость евреев. Он настойчиво утверждал, что каждая забастовка вредит строящемуся еврейскому хозяйству и что в конечном счете теряет народ. Противники обвиняли его в «фашизме» и в антидемократических настроениях, но это были несправедливые обвинения. Он чувствовал отвращение ко всякому проявлению деспотизма, к любому нарушению прав личности. В молодости под влиянием его учителей в Риме, он склонялся к социализму, но затем изменил свои взгляды и приблизился к анархистскому, индивидуалистическому течению Макса Штирнера.