Вексель судьбы. Книга 2

В небольшом рюкзаке за плечами у велосипедиста лежали завёрнутые в фольгу бутерброды и несколько бутылок воды, между которыми был надёжно закреплён предмет, издалека напоминающий термос.

Однако как нам теперь хорошо известно, это был не термос, а старый бак от немецкого противогаза, в котором покоилась ветхая тетрадь, от корки до корки исписанная полуразмытыми строчками, теснящимися одна к другой в желании донести и передать свои сокровенные секреты. Лишь временами отвлекаясь на показания закреплённого поверх руля навигатора, Алексей не переставал думать об этой тетради и истово надеялся, что после расшифровки она откроет наконец семидесятилетнюю тайну, столь удивительно и безжалостно разделившую его жизнь. Ибо без знания этой тайны вторая половина жизни отныне представлялась бессмысленной, праздной и пустой.

Более чем двухсоткилометровое путешествие, растянувшееся на полный день, впервые за прошедшие месяцы позволило Алексею в достаточной мере побыть наедине с собой, обстоятельно обдумывая предстоящие планы и приводя в порядок мысли, разгулявшиеся в ожидании новых перспектив.

Уже сильно после полуночи, вконец измотанный и обмякший от долгой дороги, он из последних сил затащил запылённый велосипед в лифт московской многоэтажки на окраине Коньково, и с нескрываемым наслаждением утопил кнопку шестнадцатого этажа. Поднявшись на эту невообразимую когда-то высоту и отворив надёжно спрятанным ключом дверь своей новой конспиративной квартиры, он тщательно запер все замки и тотчас же, даже не в силах заставить себя умыться и переодеться, рухнул спать.

Коньковская квартира принадлежала дальним родственникам Бориса, которые отправились отдыхать и оттого с лёгким сердцем разрешили погостить у себя недельку-другую. Ведь отныне не просто жить, но даже изредка появляться на Патриарших для Алексея становилось делом более чем небезопасным.

Глава десятая Искушение долгом Часть первая

Под полуистлевшей миткалевой обложкой обретённой тетради, от корки до корки исписанной полуразмытыми теснящимися строчками, между командировочными отчётами в бухгалтерию Наркомфина и набросками нескольких служебных записок содержались записи, напоминающие то ли дневник, то ли черновик некоего автобиографического повествования. Прочтение первых же страниц не оставляло сомнений в том, что автором являлся тот самый таинственный Александр Сигизмундович Рейхан, важная птица, которой занимался штаб фронта и центральный аппарат НКВД и на розысках которого пропали - к счастью, не насовсем!- наши добрые знакомые.

Для того чтобы изучить записки Рейхана самым доскональным образом, Алексей, воспользовавшись оставленной хозяевами коньковской квартиры цифровой техникой, с максимально высоким разрешением отсканировал все страницы подряд и затем внимательно читал с большого компьютерного экрана, используя различные оптические маски, фильтры и увеличивая текст, где требовалось, до самых мельчайших деталей.

Углубившись в эту деятельность, он ощущал себя одновременно как историком, работающим с первоисточником, так и очевидцем, переживавшим осенью сорок первого схожие события и испытывавшим во многом одинаковые с автором чувства. Ведь Рейхан был не просто его ровесником, выросшим под одним с ним небом и в стенах одного города, но ещё и человеком весьма близким по образу мыслей и пониманию многих важных вещей. Алексей даже подумал, что если бы Рейхан не пошёл по линии финансовой службы, достаточно закрытой и непубличной, то у них наверняка бы имелась возможность пересечься и познакомиться если не в стенах ИФЛИ, то уж точно на какой-нибудь театральной премьере или в концерте.

Так, подолгу вглядываясь в слова, сложенные из полуистлевших букв, выписанных привычным довоенного стиля почерком, Алексей незаметно для себя прожил несколько месяцев чужой и одновременно собственной жизни.

“Нахожусь в Орле третий день. Сегодня вечер вторника, и после насыщенного событиями и впечатлениями вчерашнего дня здесь снова ничего не происходит. Сижу в номере и не знаю, получит ли какое-либо продолжение моя странная миссия, временами кажущаяся даже фантастичной, или же вместо результата я получу по шее. Или схлопочу что-нибудь похуже.

Хорошо, что покуда в гостиничном буфете есть еда, меня продолжают кормить, хотя с каждым днём мой рацион становится всё более скудным. Хорошо, что работает душ в конце коридора, и по утрам из него даже течёт тёплая вода. Хорошо, что соседние номера опустели: из одного выбыл полковой комиссар, который после обеда всякий раз напивался и начинал звать к себе, а из другого съехало высокопоставленное семейство местного розлива, в котором постоянно, даже по ночам, кто-то из детей громко плакал, а может быть, и рыдали все одновременно… Я понимаю, что идёт война, но ведь нельзя же так!.. Хотя с другой стороны - что именно я понимаю? Ведь настоящей войны-то я ещё не видел…