Вексель судьбы. Книга 2

— Есть другие факты, товарищ Сталин. Прежде всего, в тридцать шестом году Германия была ещё слишком слаба, чтобы всерьёз готовиться к войне с нами. Судите сами. Во-первых, Берлину не было тогда смысла рубить головы нашим маршалам и комкорам - слишком рано, успеют вырасти другие, так что всё это стоило бы делать году в сороковом, не ранее. А вот для англичан тридцать шестой год, напротив, уже выбивался за все расписания. В тридцать четвёртом они либо поспособствовали, либо поучаствовали в убийстве Барту, намереваясь отсечь от нас Францию,- но уже в тридцать пятом стало ясно, что из этого опять ничего не выходит… А новая грандиозная война, чтобы завершиться к сорок пятому, должна была начаться не позже тридцать восьмого. Во-вторых - в тридцать шестом и тридцать седьмом германские разведслужбы, из которых Гитлер выгнал почти всех профессионалов, были ещё слабы и не готовы к сложным операциям. Ну а в-третьих - разве вы не видите потрясающего сходства этого “военного заговора” с театрализованными постановками, которые в нашем ОГПУ всего каких-то десять лет назад ставили Артузов со Стырне, и на которых погорело немало английских агентов? Для меня очевидно, что здесь ученики решили не просто взять реванш, но и превзойти учителей…

— Так что же выходит,— снова прервал меня Сталин, и его тёмные глаза вспыхнули ожиданием близящейся развязки.— Выходит, что им не хватало…

— Да, товарищ Сталин, им не хватало решающего аргумента,— на этот раз уже я осмелился его прервать, поскольку точно знал, что говорю.— Все эти бесконечные тайные беседы, застольные антисоветские разговоры, офицерские клятвы и проклятия в ваш адрес, о которых вам наверняка докладывали, были лишь общим привычным фоном, которым никого не удивишь. Нужен был мощный, непоколебимый аргумент. Англичане, безусловно, искали такой, и поэтому информация от адвоката Первомайского, догадавшегося, что можно превратить штабную игру в злокозненную разработку “плана поражения”, стала настоящим спасением для их плана. Всё остальное было делом техники - англичане через свои каналы дали подсказку Гейдриху [Р.Гейдрих (1904-1942) - один из ближайших сподвижников Гитлера, в 1937 году - шеф службы безопасности СД (в последующем РСХА)], который, воодушевившись возможностью провернуть свою первую по-настоящему масштабную спецоперацию, чётко сработал по их плану: изготовил и передал в Москву поддельное досье. Мышеловка захлопнулась, в тридцать восьмом о союзе с СССР во Франции уже никто не помышлял, ну а в тридцать девятом - с задержкой всего на год! - началось всё то, что и должно было начаться.

Я остановился, чтобы перевести дыхание, и взглянул на Тухачевского - тот сидел, понуро обхватив голову руками, и в его опущенных глазах, как мне показалось, блестели слёзы.

Сталин тоже долго молчал, неподвижно глядя куда-то впереди себя. Потом он глубоко вздохнул и произнёс:

— Я вижу, товарищ Гурилёв, что вы - хороший историк. Не напомните ли нам тогда - каков был конец этого Гейдриха?

— В сорок первом он был поставлен Гитлером во главе протектората Богемии и Моравии, а в сорок втором году - застрелен в Праге английскими агентами.

— Всё правильно ви говорите! Мавр сделал своё дело - мавр должен уйти, это понятно. Но меня всегда в этой истории удивляли две вещи: будто бы у англичан, чьи поданные в сорок втором году ежедневно гибли от германских авианалётов, не имелось более важной задачи, чем убивать Гейдриха в спокойной и далёкой от всех фронтов чешской столице. И второе - слишком уж деятельное участие в ликвидации Гейдриха нашего друга Бенеша [Э.Бенеш (1884-1948) - известный европейский политик, президент Чехословакии в 1935-1938 гг. Считался “другом СССР”. По многочисленным свидетельствам, именно через Бенеша, опасавшегося за безопасность Чехословакии, в распоряжение И.Сталина была передана дезинформация о “военном заговоре” в СССР и сотрудничестве М.Тухачевского с руководством вермахта.], перебравшегося в Лондон. Особенно если вспомнить, что немецкое досье на Тухачевского нам передал никто иной, как господин Бенеш.

Сталин закончил говорить, и мы тоже хранили молчание. Всё прояснялось, все нити сходились к единственно возможному результату.

— Мне кажется,— спустя какое-то время обратился я к Сталину,— что вы только что сделали отложенный накануне ход.

— Да, вы правы,— ответит тот, протягивая руку к доске и переставляя на ней ферзя.

И после этого, внимательно оглядев шахматную диспозицию, произнёс:

— Полагаю, у нас ничья. Проверьте, маршал.

Тухачевский окинул взглядом расположение шахматных фигур и, некоторое время подумав, согласился:

— Да, ничья. Сражаться дальше смысла нет.

Снова наступила полнейшая тишина, в которой самым громким звуком был перестук моих дореволюционных часов, в обычной обстановке совершенно неразличимый.

Молчание нарушил Сталин.