— Не перевирайте! Я говорил, что особое будущее России могли предвидеть религиозно одарённые византийцы, но никак не западные плутократы… Думаю, что причину решения французских тамплиеров объединить их так называемую казну с Гробом Господним следует искать в другом… Храмовникам во что бы то ни стало требовалось уйти из под опеки Рима, а лучшим способом для этого было создание нового государства. Дряхлая Византия дышала на ладан, а северо-западная Русь, так и не завоёванная Ордой, имела все предпосылки, чтобы сделаться мощным центром нелатинского Нового Запада, который тамплиеры, по всей видимости, и пытались на наших землях учредить. Что вы, как историк, думаете?
— Это не совсем вопрос истории, товарищ Сталин. Свою роль в желании объединить две выдающиеся ценности могли сыграть восходящие к Меровингам общие династические корни Рюриковичей или даже то, что именуется “загадочной русской душой”.
— Бросьте, не существует никакой загадочной русской души! Есть только нравственный закон и личное понимание правды. Династические корни - тоже блеф, ибо от Адама все люди - братья. Реально и доказуемо лишь желание наших западных родственников использовать нас и нашу землю в своих интересах. Для каждого века они готовы придумывать свой особый миф, заставляющий нас поверить в близость с ними и пойти на очередные жертвы. Разве не так?
— Да, это именно так,— согласился я.— Но с другой стороны, положение России делает нас привычными к подобным союзам и разводам. Маятник истории перемещает Россию между Западом и Востоком то в одну, то в другую сторону, и так будет всегда.
— Я бы тоже хотел, чтобы так было всегда,— ответил Сталин, подойдя ко мне практически вплотную и глядя мне прямо в глаза.— Только у меня есть сильное предчувствие, что после всех ваших непостижимых действий, товарищ Гурилёв,- я имею в виду устроенное вами сожжение долговых бумаг и взрыв особняка с банкирами,- при ближайшем смещении маятника в сторону Запада Россию захотят уничтожить. Просто уничтожить - окончательно и навсегда.
— У вас имеются основания так думать?
— Я верю своему предчувствию, которое ещё никогда меня не обманывало. Подумайте над тем, что я вам сказал, ведь это - очень серьёзно.
Замолчав, Сталин отошёл на несколько шагов и вновь извлёк из кармана трубку, которую по-новой принялся теребить в пальцах, словно набивая табак.
— Какое скверное это место,— поморщившись, выдавил он из себя.— Здесь нет не только огня, но даже и табачной понюшки! Незадолго до ухода врачи почти убедили меня оставить привычку курить, поскольку она, по их мнению, вредит сердцу - ну а здесь-то ничему уже не навредишь, кури на здоровье - ан нет! К тому же электрофон, подаренный Черчиллем, не работает без электричества, которое сюда тоже не подведено…
Я не был готов к ответу - только слегка кивнул, желая выразить своё сочувствие. Более всего мне хотелось, чтобы этот сон - если, конечно, это был сон, а не моя собственная новая реальность,- поскорее бы прекратился, и я вернулся бы в мир, в котором есть электричество.
Однако вновь ощутив на себе парализующий взгляд Сталина, я постарался его утешить.
— Не печальтесь слишком уж сильно,— ответил я, кивая на пустую сталинскую трубку.— В том мире, откуда я пришёл, со следующего года табак также запретят.
— В самом деле? Почему?
— Все считают, что курение - чрезвычайно вредно для здоровья, а люди должны жить долго.
— Жить долго - какая глупость! Надо думать прежде всего о том, чтобы жить полно, красиво и дышать открытой грудью… По себе знаю, что нет ничего хуже, чем долгожительствовать в тюрьме, когда жизнь превращается в прозябание… Жаль, что здесь нет Власика [Н.С.Власик (1896-1967) - генерал-лейтенант, начальник охраны И.Сталина в 1927-1952 гг (прим. авт.)].
С этими словами он спрятал пустую трубку обратно в карман, и на его лице поступила гримаса недовольства.
— Простите - а что случилось, товарищ Сталин? О чём всё-таки вы сожалеете?
— Пока Черчилль не вздумал подарить мне эту свою электрическую игрушку, Власик заведовал патефоном. Там, кажется, следует заменить иглу - вы умеете это делать?
— Конечно, товарищ Сталин. А где патефон?
Сталин небрежно указал рукой в тёмный дальний угол, где на пыльном крыле наглухо закрытого рояля действительно стоял патефон. Я сходил за ним, водрузил на стол, неподалёку от брошенной шахматной доски, откинул крышку, закрутил до упора пружину и за неимением запасной иглы ослабил зажим, чтобы немного провернуть имеющуюся,- как проделывал на довоенных вечеринках по множеству раз. Под крышкой патефона имелась единственная пластинка. Я извлёк её и вопрошающе взглянул на Сталина.