"Вексель Судьбы" (книга первая)

Приходится признавать, что если внимательно присмотреться к себе и к окружающему миру, то практически повсеместно можно обнаружить следы таинственной реальности, связанной с нами, но в то же время существующей независимо от нас. Опытные мистики и посвящённые практически всех конфессий в один голос советуют держаться от этих явлений подальше. При нормальном ходе вещей человеческая жизнь течёт и развивается независимо и самодостаточно. Непознанная реальность начинает явно и зримо вторгаться в привычную жизнь лишь в случаях необыкновенных и исключительных, связанных, как правило, с необходимостью устранить последствия неправедных поступков, ошибок или преступлений, совершаемых кем-либо из нас.

Поэтому если подобные экстраординарные вторжения, фиксируемые наукой и описываемые литературой, в своём результате что-то меняют и преображают в нашем мире, то за последствия должны отвечать, прежде всего, мы сами, живущие под его хрупким и уязвимым сводом.

Глава вторая

Окольными путями

Городской рынок сразу же окружил суетой, возбуждённостью, предвкушением удачи, острыми запахами еды, круговоротом людей, сумок, тележек, ящиков, возгласами и бодрящим дымным ароматом углей, на которые вот-вот упадут капли от свежего шашлыка. День, судя по всему, являлся выходным и торговля только-только распалялась.

Очевидно, что это был не Ржев, а неизвестный населённый пункт, не обозначенный на картах военной поры, -- возникший и разросшийся, по-видимому, лишь в недавние годы. И рынок являлся его сердцем, нервом и главной жизненной артерией. Он гипнотизировал обилием мужских и женских лиц -- одновременно привычных и неведомых, новым покроем одежды, удивительными предметами, надписями, ценами, оборотами речи... Решение начать знакомство с новым миром через рынок было абсолютно верным, поскольку в отличие от пустынных предместий рынок был буквально переполнен информацией, которую можно было начинать собирать, не опасаясь обратить на себя ненужного внимания.

Тем не менее Петрович вспомнил о конспирации:

-- Мы с тобой смотримся больно похоже, а нас таких не должно быть много. Давай-ка рассредоточимся, да разузнаем побольше, где мы с тобой, почему и что теперь должны делать. Ты походи, послоняйся по базару, а я, если не возражаешь, -- вот с этим типчиком побеседую.

Движением головы Здравый показал на одноногого инвалида, примостившегося с аккордеоном на деревянном ящике в небольшом отдалении от приземистого кирпичного здания с железной дверью, в котором, судя по всему, располагалась контора. Грудь инвалида закрывала давно не стиранная тельняшка, поверх которой сидел военного образца китель без погон и прочих знаков различия, но зато с медалью "За отвагу". Здоровая нога была обтянута столь же несвежим, местами порванным синим трико, упиравшимся в широкое и наполовину обрезанное по высоте голенище кирзового сапога, ещё более мятого, серо-жёлтого от пыли и истёртого едва ли не до дыр. Позади деревянного ящика на траве валялись, небрежно брошенные, два костыля, а спереди была установлена аккуратная высокая жестяная банка с изображением розовощёкой чёрнокудрой красавицы, собирающей оливы, в которую прохожие швыряли монетки и изредка опускали банкноты.

По глазам инвалида Здравый определил, что лет ему должно быть пятьдесят или чуть более, однако всем своим потёртым и жалким видом он уверенно производил впечатление человека, разменявшего седьмой десяток и при этом, как говорится, получившего от жизни в фас по полной программе. Но серебряная медаль "За отвагу" вызывала уважение. "Неужели он тоже когда-то был бойцом Красной Армии, воевал с фашистами? Что же должно было произойти, если вместо уважения, почёта и достатка первый же встретившийся ветеран вынужден собирать медяки на вонючем базаре?"

Между тем инвалид растянул меха своего инструмента и неровным хрипловатым голосом тихо запел -- с первым же аккордом, отрывисто, скупо и даже как-то испуганно выговаривая слова:

Бой гремел в окрестностях Герата,

Где нам предстояло умереть.

Нас предали сволочи из штаба

Чтобы в левый отпуск улететь...

Долго будет сниться нам Афганистан:

Снежные вершины, крики мусульман,

Грохот пулемета, боли общей нерв,

И фашист-полковник, что не дал резерв...

"Ну вот, и про фашиста спел, -- не без удовольствия отметил Здравый. -- Как же, в самом деле, без фашистов-то?"

А инвалид между тем продолжал:

В дорогом ташкентском ресторане,

Заломив фасон не в первый раз,

Зам по тылу пьянствовал с блядями,

А у нас в нулях боезапас...

Потом, на несколько секунд задержав паузу -- словно специально испытывая внимание публики, -- он завершил песню красивым и выразительным куплетом:

Вспомним же, товарищ, мы Афганистан,

Снежные вершины, крики мусульман,

Прямоту и точность сложного пути,

Наш рубеж последний, откуда не уйти.