Сейчас Путята невесел и неразговорчив. Смотрит в воду и ти хонько напевает грустную песню:
Векше стало жаль его, захотелось развеселить.
- И чего ты завел такую тоскливую? Не на похороны же собрались. Радоваться надо, а не печалиться.
- Нечему радоваться.
- Как это нечему? В такое путешествие отбываем, див сколько увидим.
- Уже видел. Не впервые плыву.
- И что, больше не влечет?
- Влечет.
- Так чего ж тогда?
- Да ничего...- замялся Путята, видно, хотел что-то сказать, да передумал.- Это я так. Поплывем, сам увидишь...
Векша больше его не расспрашивал, подумал: Путяте неохота идти в поход потому, что придется изрядно потрудиться на веслах, а он, пожалуй, все-таки с ленцой.
Однако и самого Векшу охватывала грусть. Ведь он отплывает из Киева, а те варяги остаются и могут поглумиться над Яной.
"Придет ли она провожать?" - думал. Приставил ладонь ко лбу и пристально всматривался в толпу. Вдруг счастливая улыбка осветила его лицо.
- Сюда! Сюда! - закричал радостно и выскочил из челна на песок.
Подошла Яна с матерью и отцом. В руках она держала большой узел.
- Яна на дорогу тебе гостинец собрала, - сказал стрельник. Он взял у дочери узел и протянул Векше. Тот отвел руку:
- Разве можно принимать что-нибудь не отдарив. А у меня нечем. Вот, может, как из Царьграда вернусь...
- Бери! Отдаришь, вернувшись, или не отдаришь, знай, что мы всегда тебе рады...
- Будь по-вашему, - поклонился Векша и взял узел. Вдруг толпа задвигалась, загомонила:
- Князь! Князь!..
Векша оглянулся.
К реке подъезжал большой отряд всадников. Люди расступились, мужчины сняли шапки, склонили головы.
Впереди на белом тонконогом, с длинной выгнутой шеей коне ехал князь Игорь. С его широких плеч и до самых стремян спадало малиновое корзно, с левой стороны из-под корзна виднелся широкий меч, на голове блестел золотистый островерхий шлем. И одеяние, и меч, и конская сбруя - все сверкало на солнце дорогими самоцветами и слепило глаза.
За князем следовал киевский воевода Свенельд. Он тоже был в пышном ратном одеянии, с дорогим оружием, на красивом вороном коне.
Князя и воеводу сопровождали дружинники, ехавшие по четыре в ряд. Не будь здесь Яны, Векша, пожалуй, и глаз бы не отвел от них. А так глянул разок и отвернулся. Девушка удрученно смотрела на него, кусала алые губы.
- Ты, когда вернешься, придешь к нам? - спросила она голосом, полным тоски. У него сжалось сердце.
- Приду, Яна! Непременно приду! - пообещал твердо.
- Буду ждать...- прошептала.
Подошел гость с родней. Похожане прощались, усаживались в челны. Отовсюду слышался плач, стоны.
- Ну, коли здесь нет у тебя близких, дозволь нам за них быть, - сказал стрельник и, обняв Векшу, расцеловал.
За ним и старушка благословила его в дорогу. Яна стояла бледная и нерешительная, дрожащими пальцами заплетала и расплетала косу на груди.
- Что ж, дочка, - обратился к ней стрельник, - прощайся и ты. Ведь он не чужой нам.
Яна подошла к Векше. Он положил к ногам узел, взял ее за руки, что-то говорил прерывисто, взволнованно, она тоже ворковала ему, застенчиво опустив полные слез глаза, а что именно, он потом вспомнить не мог. Оба были словно в забытьи. Опомнились только тогда, когда Векшу нетерпеливо стал звать Куделя:
- Садись! Садись в челн!
Если бы это было не на людях, Векша поцеловал бы пылко Яну в алые уста.
А так лишь чмокнул в щеку, как младшую сестричку, взял узел и вскочил в челн.
- Отчаливайте! - приказал гость. Однодеревка отплыла от берега.
Отряд весь направился к главному причалу, где стояли насады и ладьи князей, воевод и бояр.
Что там творилось, Векше не было видно из челна. Но Путята знал - ему не раз приходилось видеть, как происходит прощальный обряд, когда гости отправляются из Киева в поход. И он стал рассказывать своему напарнику о виденном:
- Это они поехали к пристанскому капищу. Волхвы совершат Велесу пожертвования - коня, быка, белых и черных петухов. Потом окропят челны жертвенной кровью.
- И наш покропят? - спросил Векша.
- И наш... Увидишь... Потом князь скажет прощальное напутственное слово. После этого челны выстроятся на реке, гудошники задудят в рожки и поплывем.
Вскоре возле капища страшно взревел бык, - его приносили в жертву. Через некоторое время снова послышался рев.
- О! - воскликнул Путята.- На этот раз аж двух убили! Конь голоса не подавал.
- Кони всегда умирают молча, - сказал Путята. Прошло еще немного времени, и на высокий помост главного причала взошли два волхва с котелками и кропилами.
Сначала к помосту подплывали одно за другим княжеские суда, и волхвы обрызгивали их жертвенной кровью. За княжескими потянулись суда воевод, бояр. И только после них - все остальные.
Когда пришел черед Куделиной однодревки, гость махнул гребцам:
- Гребите!