Вектор-10

– Понимаешь, Леша, люди все-таки это люди. И человеческая совесть и доброта в них еще сохранились. Ты же видишь сам, многие люди в каком-то обалдении находятся. Не понимают, что вообще происходит. И к чему нас ведут. Потому вокруг и напичкано столько электроники и средств контроля, что надежды на «бдительность» у властей нет. Они только создают новый тип граждан: «Человек – дятел». Думаешь, они от доброты сердечной назначили премию за каждый донос? Это шанс, что среди нормальных людей непременно окажутся подонки, доносящий на своих же друзей. И водителя с его курением приплели нарочно. Какая-то сука из мамаш на детской площадке его сняла с сигаретой и стуканула из вредности, а может быть, ей самой на сигареты не хватало как раз. Нас всех подталкивают к тому, чтобы быть сволочами по отношению к другим. Даже платить нам готовы за это. Хочешь заработать немного денег? Донеси.

Он молчал несколько минут. Продолжил.

– Понимаешь, нами правят чиновники, эффективные менеджеры, люди без сердца, милосердия и благородства. Они исповедуют чистый разум – ratio, а ему неведомо понятие добра или зла. Рацио – это основа. Хорошо все, что выгодно. А что может быть выгоднее рабства, прикрытого демагогией о свободе и правах? Нет у нас прав, Леша, есть только обязанности. Я не против рацио, если бы в нашей жизни сохранялось хоть немного иррациональности, права на небольшие ошибки. Прощение – это великое право людей. Рацио не понимает прощения. Исходя из рацио, в любую правящую партию лезли чиновники и подминали ее под себя, а у нас полвека назад чиновники взяли власть и создали себе единую доминирующую партию, которая имитирует заботу о гражданах. Ты ее чувствуешь эту заботу? Я вот почувствовал. Меня обобрали как липку, унизили и фактически уничтожили как врача и гражданина. Убили мечту. А человек без мечты – труп. Поэтому я согласился… Леша, нам терять нечего, кроме запасных цепей…

Он грустно усмехнулся.

Я понимал. Я просто молчал. Юрка достаточно наговорил, чтобы мне написать куда следует. Но мне он доверял. Только мне. Иначе как жить, если совсем никому не верить?

– Юр, телефон верни, а то увезешь с собой.

Юра закрыл фонтан своего красноречия. Мы подошли к стоянке машин каршеринга. Он извлек из банки мой смартфон.

– Возьмем? – спросил я. – Ты же с правами?

– У меня на карте ноль, помноженный на ноль.

– Я тебе перекину.

– Не надо! – Юра передернул плечами, – ты знаешь, что за оплаченную тобой дверь, со Светки содрали налог с дохода?

– Не понял, – все я понял, просто в тот момент забыл, что обязательно налог сдерут. Махнул рукой, по сравнению со стоимостью монтажа, налог это мелочь. Для меня. Но не для Свиридовых. Я изобразил непонимание, чтобы дать Юрке выпустить пар.

– Чего непонятного? Заказ ремонта двери был на нее, а оплатил ты. Значит, деньги ей дал? А это доход. Вот с нее тринадцать процентов и сняли, как НДФЛ. Все по закону. Она же не благотворительный фонд. С твоих денег сняли эндээс, с нее эндэфэл… доильный автомат работает,– добавил он.

– Тогда идем до метро. Таксиботов нет рядом, – предложил я. – Я уже вымок от этой весенней срани. А завтра дежурить сутки. Ты-то выспишься, – подколол я его.

Про вымок – это шутка. Вымок только плащ. Я под графеновой броней был и в сухости и в тепле. Юрка в обычной одежде, он даже форменную скоропомощную водостойкую шкуру носить теперь не может, запрещено ему обозначать себя как медика.

Но он не улыбнулся, а я пожалел о своей неэтичной шутке. Пока идет оформление документов по решению суда, они жили в квартире, но потихоньку распродавали мебель и те вещи, которые не смогут забрать. Уходить надо налегке. Хазин выполнил обещание и сразу подал апелляцию. Но уверенности не прибавилось. Когда дело касалось убытков госучреждений, никакой высший суд не отменит решения первичного суда. Тем более, что еще до суда все СМИ в один голос твердили о «высокой вероятности» виновности врача Свиридова. Теперь уже и сомнений в этом нет ни у кого.

Глава 5

Через сутки на последнем вызове в шесть утра, я нарвался на засаду. Меня скрутили, и приковали к батарее отопления. Один из вызывавших, дядечка лет пятидесяти, уговаривал:

– Милок, ты лучше сам скажи личный код. Ты же понимаешь, что мы все равно взломаем твой ящик…

Дежурить в киберсьюте физически трудно. Наша форма моющаяся, в любой момент превращается в скафандр биозащиты не позволяет сразу носить и ее и киберсьют. Поэтому мы защищены от грязи и инфекций, но не от агрессивных преступников.

Главное это не злить бандитов, не спорить с ними. Я воспользовался вшитой в воротник комбеза пластиковой капсулой с «дегезом». Это мощный наркотик, от которого я через минуту отключился на полчаса.

Бандиты побили меня ногами, но наркоз – это наркоз, хоть на части режь. Я спал и ничего не чувствовал. Они изрезали мой скоропомощной комбинезон. Видимо надеялись, что я сквозь сон испугаюсь и пробормочу им пин-код.

«Алиса! Я им ничего не сказал…» – не помню, откуда эта фраза всплыла в мозгу, но это первое, о чем я подумал, когда очнулся на полу в минивене СОБРа.