Вектор

– Я здесь, и меня не волнует выгода или популярность. Тысячи людей потеряли родных и друзей, и я видел огромные памятники, мемориалы и бесконечное количество слез, и среди своего круга тоже.

– Все это очень грустная история. Но ты хочешь, чтобы я поверил, что ты простой журналист, который хочет делать добрые дела во благо общества?

– Мой отец был полицейским, крайне строгим человеком, но справедливым, что многому меня научило. И как-то после долгих лет службы он просто ушел в отставку и отправился помогать беженцам. Я тогда только закончил факультет журналистики, а он ушел лечить людей и заниматься неким альтруизмом. И я, помню, спросил у него, зачем он помогает людям бесплатно в забытых точках мира, – а он просто спросил в ответ: а почему нет? Он считал, что если ты можешь делать добро – делай. Звучит банально, конечно, и даже вычурно, но это были его слова тогда – и мои сейчас.

– Поверь, пусть лучше мир думает, что Вектор просто исчез, и, если ты продолжишь копаться в истории и не умрешь раньше, ты будешь того же мнения.

Я отключил связь – и сразу почувствовал боль в горле, которая доказывает, как редко и как мало я говорю. Его слова выбили меня из колеи, и от этого мне хочется что-то сломать. Там, где побеждают лишь сила и жестокость, неожиданное, пусть и естественное проявление сопереживания и даже заботы о ком-то воспринимается не более чем слабость. Те идеи и цели, которые он привнес в мой мир против моей же воли, не хотят исчезать, как следовало бы. Оставив лишь выточенные временем ориентировки для продления моей жизни, продолжающей оставаться таковой ради самой себя. И если во мне что-то и осталось человеческое и близкое к тому уровню социальной жизни, где в обиходе без преград существуют забота и человечность, то это первое, что убьет меня. В такой момент обычно должен кто-то появиться и начать менять груз на весах – но, как мне стало известно ранее, привычной путницы больше нет, ее задача исчерпана.

В этот самый момент, выходя за дверь, ощущаю, как меня снова сковала невидимая сила, – и я упал на колени, пробираемый чистым первобытным страхом, который не могу выразить физически или словами. Страх, который знаменует, что вернувшееся эхо стало чуть четче, ведь источник чуть ближе. Поддаваясь доминированию, я против своей воли позволяю гравитации направить мое тело к полу, зная, что в следующий раз я открою глаза через какое время. В это мгновение словно краем глаза я узрел частичку общей картины, мимолетной, как секунда, – но этого хватило для усвоения факта, что отец также покинул меня.

Запись 110

Открываю глаза и простым осмотром убеждаюсь в собственной сохранности. У меня мало времени, но его должно хватить на то, чтобы узнать, смог ли Эдгар достичь нашей общей цели. Но для начала надо найти точку на карте и маршрут. В этом отлично поможет компьютер в службе безопасности, куда я сразу же возвращаюсь, как только поднимаюсь с пола. Звонков больше не было, и, к счастью, на данных нет пароля – и я быстро нахожу хранилище находок, оно не так далеко. Вместе с моими шагами к заветной цели, которая является симбиозом мести и милосердия по отношению к тому, что зародило здесь жизнь, я пытаюсь осознать нынешние изменения. Частица меня, что направляла и играла со мной в шахматы, при этом мухлюя и меняя правила по своему желанию, исчезла бесследно, словно ее никогда и не было. Будто ты просыпаешься ото сна, который был явью, и видишь изменения и собственную наивность. Это не радость и не горечь. Нечто такое, что ты ненавидишь и любишь одновременно, и можно было бы смело ностальгировать и вспоминать, если бы не один пугающий факт. Возможно, он ушел так же, как Наоми: не потому, что пришло его время, а потому что заработали новые факторы, причем используя те рычаги, которые когда-то уже присутствовали в моей жизни. Хотя, может, самое главное он уже сказал, дав мне ориентир, который я забыл во всем переполохе на Векторе. Причина определяет мое состояние, в котором они больше не могут сосуществовать с тем, что грядет и оставляет разрушение с каждым шагом, при этом неся самое сильное чувство – любовь.