Вектор

Забрал пистолет, КПК и пару тряпок на всякий случай – больше ничего ценного нет, я так думаю. Дверь открылась, когда я прикоснулся к сенсору, и оказывается, что вся стена затемнена искусственно и ее изначальное свойство – прозрачность, чтобы следить за пленником. Я понял это сразу, как оказался снаружи, в большом длинном зале, который усеян такими камерами для изоляции. Десять штук на моей стороне и противоположной и три в конце справа замыкают мою сторону и противоположную. Единственные двери – это в конце, с каждой стороны по одной. И все эти камеры, что вокруг меня, пусты уже давно, в некоторых даже горит свет. Я встал посередине и осмотрелся вокруг, пытаясь представить творящиеся здесь события. Тишина придает покой, чистота вокруг нервирует. Несколько минут спустя, насладившись чем-то неопределенным, витающим в этом месте, я пошел вперед к дверям. Но, не пройдя и трех метров, я услышал крик. Настолько привычный и знакомый, что не заставил удивиться, будь это мой. Доносился он из дальних камер, одной из трех, и, скорей всего, самой левой, так как именно ее стена затемнена и скрывает источник этого крика. Он не постоянный и даже не похож на тот, что может быть проявлением нежелательной боли или пыток. Кажется, словно кто-то проснулся и от растерянности не может подобрать слова. Подойдя почти вплотную, я молча сменил фильтр с затемненного на прозрачный, найдя функцию на сенсоре.

– Харви, что ты здесь делаешь? – Его удивление как настоящее, по-другому быть и не могло, я ведь его хорошо знаю. – Помоги мне выбраться отсюда, здесь творится полный бардак, нам нужно убираться отсюда как можно скорей!

Как бы я хотел поверить в это! Избавиться от оков реальности вместе с прошлым и дать фантазии власть надо мной. Но только его жертва дает мне больше, чем иллюзия.

– Почему ты молчишь, да помоги же мне! – начинает он кричать на меня так естественно, проявляя истинный на вид страх.

И зачем мне говорить вообще? Мои слова сыграют не большую роль, чем разговор с зеркалом, и лишь молчание оставит его там, где он должен быть. На фоне его продолжающегося немого монолога я ощущаю крупицу жалости к самому себе. Ведь причина, надеюсь, в моей любви к нему и понимании всей трагедии, а не того, что Наоми уже не так действует на мое восприятие, отчего она ищет обходные пути. Я смотрю в его глаза, пропуская мимо ушей мольбы о помощи и возгласы непонимания, и вижу там тот же страх, что я бы видел в реальной ситуации. Все это чистое скотство, слишком злая шутка даже для этого места: пытаться поймать меня в одну и ту же ловушку дважды или просто давить на нерв, смеясь над трагедией…

Его руки разбиваются в кровь, пытаясь пробиться через преграду, он плачет и кричит, зовет и умоляет меня, родного брата. Я же просто стою и думаю, каковы шансы на его реальность, а все раннее – двойной капкан, в который я с легкостью попался из-за незнания условий пребывания. Что бы я ни выбрал, все равно проиграю, ведь все слишком просто. Понять различие между трезвым взглядом и переизбытком паранойи – слишком сложная задача, и потраченное на доказательство правды время лишь будет на руку безумию, играющему с сознанием в шахматы. И я просто ухожу, выбирая тот сценарий, где мой брат осознанно для себя умер в одиночестве, сокрушаясь от того, что не смог остановить личное преобразование. По очень простой причине: именно это придает мне сил, делает меня злее и избавляет от страха. Я больше не смотрю на него, в эту пустоту, и, повернувшись спиной к камере, ухожу. Не спеша, стараясь точно ощутить собственные действия, прочувствовать этот момент, дабы в дальнейшем реагировать быстрей. И хоть я не признаюсь, но все же рад услышать его голос, ныне кричит в гневе на меня за то, что я оставляю его позади.

Запись 72

Выйдя за дверь и оказавшись в длинном и широком коридоре, имеющем множество больших дверей на каждой стороне, я остановился. Непрекращающийся крик брата доходит до моих ушей, что начинает выглядеть жалко. Наверное, прошло уже много времени, как я пытаюсь побороть собственные ловушки. Пытаясь определить, что сможет помочь мне избавиться от этого, загнанный в лабиринт своими мыслями, я осознаю, что уже стало тихо и крик прекратился. Нельзя реагировать, показывать важность событий, нельзя давать повод повторить это. Надо думать, забить мозг мыслями, догадками, головоломками, пока я еще могу это делать. И, как ни странно, первое, что меня волнует, – это вопрос, которым я должен был задаться сразу, как проснулся в камере: где я?