Вектор атаки

Он не нашел ничего более умного, как буркнуть:

– В старые добрые времена вас бы сожгли на костре.

– В старые добрые времена я бы правила миром, – беспечно возразила Ледяная Дези, в которой сейчас не ощущалось ни единого ледяного кристаллика.

Мичман Нунгатау и рыжая дева

– Поживее, сержант, – распорядился Нунгатау, – излагайте на ходу.

– Есть на ходу, – сказал сержант Аунгу и пустился излагать.

По дороге в космопорт до сведения мичмана было доведено, что псекацаги, сиречь патрульные, те самые, что недавно страстно алкали порвать спецгруппу в мелкие лоскутья, – в общем, нормальные парни, общительные и незлые. Возможно, причина столь терпимого отношения сержанта к упомянутым патрульным заключалась в гнячке, которой они с ним щедро поделились. «Подорвали мы с ними по доброму косяку… хорошая у вас тут трава, ничего не скажешь, наша против нее что солома прошлогодняя…» Ничего существенного, что могло бы дополнить картину происшедшего или сузить сектор поиска, сержант от них, впрочем, не узнал. «Ни за что бы не выстрелил, говорит, кабы намедни янрирр старший инспектор всему личному составу генеральный прозвездон не прописал за хладнодушие и утрату бдительности, а ему самому, надо думать, свое начальство перед тем навтыкало по самое спаси-сохрани…» Тартег разглядеть стрелявший толком не успел, заметил единственно, что матерый был тартег, старинный, не новодел и уж тем более не подделка из сувенирной лавки в торговых рядах. «Я, говорит, сразу смекнул, что попали мы все в деревянный переплет, и самым разумным со стороны янрирра старшего инспектора было бы каяться и лебезить, лебезить и каяться, и при первой благоприятной возможности выпустить пташку из клетки, пускай летит куда летела, и не оглядывается, и тогда, по воле создателя, может, все и устаканится… Но коли уж вы здесь, говорит, вижу, что не устаканилось…»

– А еще он мне запись инцидента разрешил скопировать, – напоследок похвалился сержант.

– Что же ты молчишь-то?! – вскипел Нунгатау.

– Кто молчит? – возмутился сержант. – Это я-то молчу?! Банга, скажи, я что – молчу?!

– Нет, янрирр сержант, – откликнулся ефрейтор Бангатахх, – сказать, что вы молчите, значит пойти против истины, вы не то чтобы не молчите, а, извините за крепкое слово, уж всех задрали своим жужжанием…

Они пересекли пустую площадь перед космопортом, с одной стороны подпираемую пыльными, высохшими от зноя скальными уступами, а с другой, сразу за невысоким, в половину роста взрослого мужчины, парапетом, жутковато-отвесно обрывавшуюся в пропасть.

– Красиво, – вдруг сказал рядовой Юлфедкерк.

– Чего тебе тут красивого? – недовольно спросил мичман.

Вместо ответа рядовой показал на небо: там, над бледно-голубой изостренной горной грядой в снеговых наплывах, вставали две призрачных луны – сизая, словно морозом прихваченная Днекка и тускло-желтая, как из старого янтаря, Изангэ.

– Не видал такого? – с тайной гордостью ухмыльнулся Нунгатау.

– Где у нас, в метрополии, такое увидишь! – сказал рядовой. – Либо серые тучи с дождем, для принудительного осаждения вредных выбросов, либо серая от этих самых, мать их ветреница, душу их дери, выбросов волокита вместо неба…

– Волокита, – засмеялся ефрейтор Бангатахх. – Слово-то какое нашел!

– Он у нас лирик, – фыркнул сержант Аунгу. – Можно сказать – пиит.

– Кто-кто?! – насторожился мичман.

– По-старинному – поэт, – пояснил сержант. – Помните, у летописца Кеммурверна? «Сей пиит приближен бе ко двору гекхайана, однако же за изрядное языкоблудие, пианство и распутство недолго подле оного продержался и отрешен бысть с поражением в чинах и телесном здравии…»

– Это про кого так? – с живым интересом осведомился ефрейтор.

– Про Сигнебарна. Слыхал такого?

– Слыхал, конечно, – сказал ефрейтор. – В лицее проходили, наизусть заучивали. Только забылось уж все давно.

Мичману это имя, равно как и предыдущее, ничего не говорило, поскольку лицеем для него были скунгакские портовые трущобы, а представления об изящной словесности ограничивались срамными стишками на стенах отхожих мест. Поэтому он счел за благо прервать культурную дискуссию, рявкнувши:

– Куда идем, грамотеи хреновы?

– Да почти уж пришли, – сказал сержант Аунгу. – Загвоздка в том, янрирр мичман, что дева, которую вы желали бы допросить, наотрез отказалась покидать рабочее место, сопровождая свой отказ какими-то мутными угрозами.

– В каком смысле? – нахмурился мичман.

– В том смысле, что, мол, папе пожалуюсь.

Ефрейтор снова заржал, а мичман спросил:

– Кто у нее… гм… папа?

– Не могу знать, – сказал сержант. – Из угроз упомянутой девы я сделал вывод, что некий офицерский чин из расквартированной под Хоннардом бригады егерей.

– Егеря – это нестрашно, – сказал рядовой Юлфедкерк беспечно.

– Смотря какие егеря, – заметил сержант. – Егерь егерю рознь. Случаются такие егеря, что уж лучше с бессрочными каторжниками дело иметь, чем с этими людоедами.

– Ну, посмотрим, – сказал Нунгатау несколько неуверенно. – В конце концов, мы при исполнении, допросить имеем право, не насиловать же мы ее станем, чтобы было зачем папу подпрягать…