Но тут она услышала голос неизвестного ей мужчины – где-то позади, совсем рядом. Он просил о помощи, практически умолял, но без истерики, чтобы ответил хоть кто-то, потому что один остался в живых, он здоров, у него безопасная зона, но выбраться ему не удается, и если никто не поможет ему, то он умрет от голода рано или поздно. Даже назвал свое имя, кажущееся ей каким-то знакомым, но вроде бы и чужим, отчего не менее притягательным из-за неизвестности происхождения, – Клод. Голос был четким, активным, совершенно не похожим на ее родителей, будто бы несколько чище и светлее, чем и смог выделиться. Света кое-как поднялась и, поджимая правую руку, пострадавшую куда сильнее левой, немного шатаясь, стала идти в сторону выхода, ища источник, который казался везде, будто бы Вектор говорит с ней.
– Вот опять – уходит от нас, бросает, как ненужную вещь! Ладно, на меня плевать, хоть бы мать пожалела, чертовка неблагодарная!
Света обернулась, желая уже что-то крикнуть, как вдруг заметила, что на несколько метров дальше освещение внутри уже чуть угасло, привнеся больше темноты. Ворчание отца уже не так ее волновало, как тот странный факт, что чем она от них дальше, тем больший мрак их окружает, как бы пряча всех троих. Пару метров к семье – и вот освещение включилось больше, а тьма рассеялась. Но только мольбы мужчины стали тише, дав понять, что ей нужно выбрать свой путь. Из этих размышлений ее вывел громкий удар ведра на стол: внутри была кровь с тела, которую мать налила в кружку и передала ребенку, возбудив в Свете вновь пламя ярости в адрес этих людей. Уже ударяя предплечьями, она кричала и просила не делать этого – но все было зря: мать лишь отмахнулась от нее, игнорируя все слова и создаваемый шум, – и ребенок стал пить то, что дали.
– Я останусь! Слышите, больше не уйду и буду с вами, только хватит…
– Слышала, мать, че говорит дочь? Останется она. Вдруг совесть проснулась! Раньше плевать было на всех, лишь бы работу свою делать, искать свое место в жизни, помогать людям, а о самых родных-то не думала, пока не присралось, да! Как можно верить тебе, девка ты этакая, что вновь не бросишь нас?
– Да уйдет она, что ты возишься с ней! Посмотри на нее – все думает о том мужике, чужом человеке, между прочим, который ей уже дороже нас с тобой. А она все везде поспеть хочет, словно и не наша дочь даже. Может, в родильном подменили, ей-богу, понять не могу, за что страдания такие, чем заслужили поганку этакую!
Мать дала новую кружку ребенку, и тот выронил ее, пролив кровь на пол, где и так уже все было ей испачкано. Та вспылила и начала отвешивать девочке пощечины, ругаясь, что та вся в мать, игнорируя слезы и плач, на которые, разумеется, сама Света реагировала крайне агрессивно, чуть ли не обещая убить их обоих, если они будут вредить ребенку. И тут мать сорвалась и, откинув стул, подошла к стене, впервые глядя в глаза Светы:
– Думаешь, лучше меня сможешь? Я своего ребенка не убивала. Ну ты давай, вот не болтай лишнего, лучше делом докажи.
– Каким еще делом?! Я тебя…
– Угрозы твои засунь подальше, мы тебя еще месту своему научим. Ты давай ответь – хочешь ребенка вернуть? А то ведь мы все из-за тебя тут, в том мире нас нет уже. У тебя есть ампула, которую ты так хочешь отдать другим, как всегда, ставя кого-либо, мразь, выше семьи своей! Разбей! Тогда и незачем тебе уходить будет – а значит, останешься тут, ответственности научишься, авось хоть бабой станешь нормальной. Пока у тебя эта дрянь в руках, не дочь ты мне, как и не мать малой. А уж мы ее научим на твоих ошибках, в этот раз не оплошаем, как с тобой.