Вела Сезон 1

Нико снова застенчиво улыбнулись — насколько она могла судить, искреннее, чем когда-либо раньше, — и ушли.

— Сорайя? — на одном из экранов появилась Мангаджей. — Могу дать тебя на весь лагерь, как только попросишь. Сейчас все наперекосяк, так что придется вручную поддерживать силу сигнала. Скажи, как соберешься.

— Секундочку.

Она отключила звук на экранах и попыталась собраться с мыслями. У нее никогда не было харизмы Хафиза, но сохранение лагеря всегда требовало от нее быть наполовину дипломатом. Она справится. Сохранит лагерь до самого конца, с помощью слов, и перетащит-таки их через финишную черту к шансу на новую жизнь…

В дверях появилась тень.

— Сорайя? Есть последние новости?

Асала, на пути к вылету.

— А… да. Нико обнаружили… — Она потыкала в экран в поисках файла.

И застыла.

«Дайо Сику, контрактное имя — Хана аветт Медейна» — гласило название файла.

Нико не знали, что это значит, зато знала Сорайя. И в секунду, в мгновение ока все последние сумасбродные надежды на выживание обитателей лагеря пошатнулись на острие иглы. Единственный случай, когда имя указывалось таким образом, — это когда человек вступал в вооруженные силы Гань-Дэ по контрактной визе.

Контрактные визы не предлагались на Гань-Дэ уже много лет, и даже когда предлагались, то мало и редко, — и являлись при этом, на взгляд Сорайи, настоящей отравой. Они предлагали не что иное, как рабскую жизнь пушечного мяса в армии Гань-Дэ, безжалостно требовали лишить кандидата всех прошлых признаков личности, включая собственное имя. Хоть визы и были ядовитым нарушением прав человека на бумажке, они считались завидным шансом и разбирались мигом, причем за право стать первым в очереди платились огромные взятки… и, Великая Мать, Сорайя все понимала. Она бы никогда не осудила человека за толику надежды на лучшую долю.

И Дайо рискнула. Ее переименовали в Хану, Хану аветт Медейну — это ганьдэский матроним для несовершеннолетних под опекой государства, древнее название материнской планеты, ныне служившее ярлыком для бастардов, сирот и прочих. А теперь Сорайя просила Асалу выйти в бой, где она может сбить собственную пропавшую сестру.

«Она должна знать». Сорайя должна сказать — сейчас же, чтобы Асала понимала, что влечет за собой командование обороной. Но если Асала узнает…

У лагеря «Гала» и так минимальный шанс на выживание. Если теперь Асала передумает, откажется…

Если Асала откажется, шансов не останется вовсе.

Сорайя молча опустила ладонь на угол экрана, пряча файл.

— Ничего. Может подождать. До связи.

— «Мы полыхаем силой, чтобы сберечь наши кланы», — процитировала Асала со спокойной уверенностью и скрылась.

Сорайя сгорбилась так, словно получила удар в живот. Она знала эту строчку — все ее знали; это одна из самых знаменитых пьес Внешнего Кольца, классическое историческое произведение с куплетами и припевом. О борьбе и смерти — не ради патриотизма, идеалов или долга, а ради семьи.

Асала думала, что защищает лишь бледную замену своей семьи, единственно доступную, — беженцев Гипатии. А на самом деле Сорайя посылала ее против собственной сестры.

Может, однажды поэт напишет трагедию и об этом дне. И в ней, не сомневалась Сорайя, она будет злодейкой.

Она с содроганием выдохнула и дала Мангаджей отмашку включать вещание.

— Внимание, лагерь «Гала». Говорит Сорайя. Многие из вас знают меня и привыкли мне доверять. Я прошу вас довериться мне еще раз, чтобы пережить этот день и обрести будущее — всем вместе. Задумайтесь о своих соседях. Задумайтесь о… — На этом слове она споткнулась. — Задумайтесь о своих семьях. Мы воссоздадим наше сообщество, но только если не разорвем друг друга сегодня, в этот последний день.

Она бросила взгляд на маленькое изображение собственного лица, которое транслировалось на весь лагерь, на усталые глаза и обвисшую от усталости кожу, и спросила себя, заметит ли кто-нибудь ее ложь.

Осталось пережить это всего только раз.

Она прочистила горло.

— Я прошу всех резидентов лагеря «Гала» сделать следующее…

Эпизод 9 Юн Ха Ли Битва у Гань-Дэ, часть первая

Асала, будучи снайпером, привыкла во всем полагаться на себя. Во время мелочных хайямских междоусобиц она проводила в засаде часы, а иногда и дни, пока по ней ползали насекомые, кусали или жалили, пока она изнывала под безжалостным солнцем и молилась, чтобы оборудование не подвело из-за пыли. В мыслях она вела подсчет всех, кого убила — в одиночку или в составе отряда. Как однажды сказал ганьдэский поэт: «Пусть звезды бессчетны, но мы считаем своих мертвецов».