Веласкес

Кончилось детство Диего. Юность принесла любовь. Наступила прекрасная пора, когда каждое слово, сказанное любимой, звучит песней, жесты и взгляды приобретают особую значимость, а сердце всегда открыто навстречу добру. Если бы мог, Диего для своей избранницы собрал бы все цветы мира и уложил ковром у ее ног. Пока же ранним утром он бегал за ними на соко — старый арабский рынок.

Там на площади никогда не было так шумно, как на обычном базаре. Великолепие нежного товара заставляло замолкнуть даже очень говорливых.

Продавцы цветов привозили свою драгоценную поклажу иногда за десятки километров. На рассвете их ослики, запряженные в тележки, чинно шествовали улицами города, оставляя за собою нежный аромат гор.

Диего медленно шел вдоль цветочных рядов. Чисто белые лилии прихорашивались, словно девушки в бальных нарядах. В густой свежей зелени кокетливо прятались фиалки, выдавая себя лишь запахом. Стройные маргаритки гордо держали на тонких шейках свои золотые головки–пуговки. Пламенели шапочки гвоздик. И над всем этим благоухающим морем гордо царствовали магнолии, окаймлявшие весь базар живой изгородью из лакированных листьев.

Больше всего на возках было роз, лилий и гвоздик. Севилью недаром звали городом роз, хотя сердце севильянцев принадлежало махровой гвоздике.

Диего сам подбирал букет, живо представляя себе, как сегодня за завтраком в волосах Хуаны де Миранды будет алеть роза, которую она закалывала по обычаю испанок. Диего уже сказал ей о своей любви, и девушка приняла ее. Теперь, получив звание маэстро и возможность содержать семью, он решил, наконец, просить дона Франсиско и донью Марию дать согласие на брак с их дочерью.

В понедельник 23 апреля 1618 года в севильской церкви Сан — Мигель состоялось венчание маэстро Диего Родригес де Сильва–и–Веласкес с единственной дочерью дона Франсиско Пачеко и доньи Марии де Парамо.

Когда священник вложил в руку жениха руку невесты, Диего ощутил с радостью, как доверчиво успокоилась она в его ладони. Оба были очень взволнованы и не слышали, как священник сказал последнее аминь, как свидетели свадьбы дон Хуан Перес Пачеко — брат отца невесты, его жена, доктор Акоста, отец Павон и их большой друг Франсиско де Риоха называли свои имена и звания бакалавру Андресу, чтобы тот занес их в книгу свидетелей.

А на улице молодую чету ждало солнце. Юный маэстро огляделся вокруг. Его взгляд охватил синие небеса, чернеющие вдали вершины Сьерра — Морены. Диего готов был обнять весь мир. Это был самый счастливый день для Диего и Хуаны.

Счастливым он был и для Испании — в этот солнечный день в Севилье в старой церкви Магдалены был крещен именем Эстебан мальчик, сын четы Мурильо, который в будущем тоже станет великим художником, гордостью своей страны.

Вечером дон Франсиско, уставший от событий дня, открыл свою рукопись и сделал очередную запись: «Диего де Сильва Веласкес занимает [с полным основанием] третье место [в живописи]; после пяти лет обучения и образования я отдал за него замуж свою дочь, побуждаемый его добродетелью, чистотой и другими хорошими качествами, а также в надежде на его природный и великий гений. И поскольку быть учителем — значит больше, чем быть тестем, да не будет позволено кому бы то ни было присваивать эту славу».

Год поспешно листал свой календарь. В зависимости от времени года меняла свои наряды Севилья. Робкую зелень весны она сменила на яркие краски лета. Изнывая от солнца, она пряталась в серебристой дымке, тысячью горячих босоногих тропинок сбегала к желтоватым водам Гвадалквивира. Он, унося в мир рассказы о красавице Севилье, извилистый и могучий, мчался под дугами мостов. Проходил месяц, и она набрасывала новое платье из золотой листвы, украшала себя жемчугом маслин и яхонтами винограда. Вечерами некогда царственная столица все чаще стала закутываться в плащ из тумана, вздыхала и вслушивалась в перезвоны гитар, в четкую дробь кастаньет или подпевала задумчиво серранилье[18].

Календарь шелестел, отсчитывая дни. В доме у молодой четы Веласкес не замечали перемен в природе. Дон Диего откладывал кисти, лишь когда в мастерскую заходила донья Хуана и они шли гулять. Но и тут дон Диего оставался верен себе. Каждая из таких прогулок была подчинена единственной цели — побольше увидеть, узнать.