Веледар (СИ)

Вель выдохнул шумно, заморгал, чувствуя, как из глаз катятся почему-то холодные слезы. Под веками пекло нещадно и кололо, будто стекла толченого насыпали. Он наспех утер лицо ладонями, и ладони будто обожгло, хотя уже через секунду он понял, что кожа на его щеках все такая же прохладная после купания. Вскочил, кинулся к Селене.

Она еще корчилась на песке, терла глаза ладонями, из-под которых градом катились слезы, и Велемиру стало страшно. Он схватил ее запястья, отнимая руки от лица и… Выдохнул облегченно, встречая привычную зелень ее глаз.

— Ты как? — шептал он, легко поднимая ее на ноги и притягивая к себе.

— Я… видела, — она закашлялась надрывно, утыкаясь в его плечо, дрожа всем телом. — Не могу описать, но…

— Я знаю. Я тоже видел.

Селена вскинула голову, чуть не заехав макушкой ему в подбородок, но Вель уже пришел в себя, и тело проявило привычную, за годы жизни выработанную реакцию, избегая удара.

— Ты видел то же, что и я?

— Думаю, да. Только я совсем не знаю, что это было…

— Бессмертие, Велемир, — прошептала она одними губами, глядя на него неверяще, как на чудо-юдо, и он мгновенно понял, что ведьма права.

Понял, что сам знает это. Всегда, кажется, знал. Всегда бросался в бой, на вражеские мечи. Выносил побои от таких же, как он сам, пацанов и выплевывал собственную кровь, как прокисшее вино. Видел осколки собственных костей, ослепляющих белизной сквозь прорванную кожу. И никогда, никогда не боялся смерти.

Потому что ее нет.

Они вернулись к прогоревшему костру, когда на востоке уже занималась заря, и сели на траву бок о бок. Молчали и, не сговариваясь, рассматривали бугровщика, который, свернувшись трогательным калачиком, спал на еловых ветках сном младенца.

Комментарий к Глава 23.

Итак, после всех потрясений у нас вполне тихая и спокойная, немного озорная глава с примесью хтони=)

Теперь мы знаем (хотя многие, конечно, и так догадывались), что не так с Велемиром. Впрочем, лихие повороты сюжета еще будут (я очень постараюсь).

Дорогие читатели, вас мало, но вы в рубашках=) Всем тепла и вкусного чая.

========== Глава 24. ==========

Небо ясное было, звездное, и Вадим пялился в него, не моргая, до слез из глаз. Земля под его лопатками, застеленная дерюгой, казалась жесткой и неровной, но он запретил себе ерзать и даже думать про неудобство. Лошадиное седло под головой тоже было далеко по мягкости от пуховой подушки, но Вадим строго одергивал себя. Ишь, изнежился…

Стемнело около часа назад, и суетливые звуки воинского лагеря постепенно сменялись на более умиротворенные: вместо хора мужских голосов — нестройный храп, вместо позвякивания оружия и голодного чавканья — только треск прогорающих костров и редкое лошадиное фырканье.

Вадиму не спалось. Они почитай несколько дней уже шли составным войском к границе государства, и дорога эта выматывала, особенно человека, который уже не один год как жил в своей собственной избе с любимой женой и успел изрядно отвыкнуть от всяческих лишений. И все-таки стражник каждую ночь бессонницей маялся и задремывал только под утро. И причина этого заключалась отнюдь не в полевых условиях…

Когда на следующий после пира день Агвид вызвал его к себе и приказал отряд дружинников возглавлять в походе с Ратмиром, Вадим не удивился, конечно. Да ему и не пристало выказывать каких-либо чувств касательно приказов ярла. Только исполнять их. Так что стражник кивнул послушно и был отпущен готовиться к выступлению. Ему дали сутки на это. Агвид по какой-то причине очень спешил…

Жена, узнав об его отъезде, не плакала, за что Вадим был ей благодарен. Впрочем, пока она его в дорогу собирала да хлопотала по хозяйству, он все увещевал, дескать, это не война какая, просто дружеский поход двух ярлов. Просто опытом обменяться, войска побратать. Это, мол, хорошо же — с соседями дружить, и кручиниться из-за его отъезда не стоит.

Она кручинилась. Вроде молчала, слушала мужа внимательно, кивала, где надо, но… Вадим чувствовал ее тревогу и все следом таскался, бубнил, уговаривал.

Аленка, в силу малых лет не понимавшая ничего, носилась по избе, кошку кошмарила, жевала заботливо выданную матерью горбушку хлеба. Вадим ловил ее, щекотал, подбрасывал под потолок и упивался заливистым детским смехом, а дочь папкала беспрестанно, выворачивалась из рук и удрать норовила, завлекая отца поиграть в прятки. И он поддавался, будто стремился натешиться с любимым чадом на месяцы вперед.

Вечером, когда дочь спала уже, Вадим увлек жену в опочивальню, обнимал, целовал ее печальное лицо, на которое она натягивала усталую улыбку каждый раз, как встречалась глазами с мужем, и смутно чувствовал свою вину. Не за то, что уезжает скоро, ведь ярл приказал, куда деваться. А за то, что хотел поехать.

После того короткого и странного разговора с Маиной Вадим места себе не находил. Так хотелось еще расспросить ее, ведь она куда больше него знала… И вот с предстоящим походом ему представится такая возможность. По крайней мере, он на это искренне надеялся.