Веления Космоса

«Если я не ошибаюсь, - пишет один из крупных французских ученых П.Тейяр де Шарден, - не тот ли это луч света (любовь - Л.Ш.), который может помочь нам яснее видеть окружающее вокруг нас? Мы страдаем и беспокоимся, замечая, что нынешние попытки коллективизации человечества приводят вопреки предвидениям теории и нашим ожиданиям лишь к упадку и порабощению сознаний. Но какой до сих пор мы избирали путь для единения? Защита материального положения. Создание новой отрасли промышленности. Лучшие условия для находящихся в неблагоприятном положении общественных классов или наций… Еще один поверхностный контакт и, значит, опасность еще одного порабощения… Только любовь, по той простой причине, что лишь она берет и соединяет существа их сутью, способна - это подтверждает ежедневный опыт - завершить существа как таковые, объединив их» [145].

Коллективизация средств производства и, в частности, земли привела затем к попытке коллективизации категорий духа, таких, как, например, совесть. Помните Великого инквизитора? «Но овладевает свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть». Но если можно коллективизировать землю, заводы и, наконец, самого человека загнать в шеренги, то совесть, являясь производной духа, есть, по выражению Н.А.Бердяева, «глубина личности, где человек соприкасается с Богом» [146]. Иными словами, совесть есть духовная форма нашей связи с Высшим и в силу этого является глубоко индивидуальной. Провести коллективизацию совести не удалось даже «гению всех времен и народов». Ее можно было только коллективно удушить, что и было сделано. Загнанная в иллюзорную коллективную форму, совесть постепенно умирала под давлением страха, а потом превратилась у многих в ничто, в полное ее отсутствие. В таком положении человек, подчиняясь коллективу себе подобных, спокойно, «как все», уходил от нравственного выбора, переставал слушать сердцем и душой то внутреннее сражение между Светом и тьмой, которое происходит в каждом из нас, и, наконец, уже не мог отличить Свет от тьмы, Добро от зла. Он с готовностью принимал указания «сверху», разъясняющие ему, «что такое хорошо, что такое плохо». Там же судили об этом «хорошо» и «плохо» весьма своеобразно, ибо утрата совести начиналась с этого самого «верха». Утрата или притупление индивидуальной совести в «коллективизированном» обществе привела к старому историческому феномену — потребности коллективного поклонения. Об этом явлении все тот же Великий инквизитор сказал мудрые и беспощадные слова: «Ибо забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать то, пред чем мне или другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтоб и все уверовали в него и преклонились перед ним, и чтобы непременно все вместе». Вот это коллективное преклонение и есть коллективное рабство, рабство добровольное, принимаемое с радостью и благодарностью. Материя жизни тоталитарного государства, в силу создаваемых для этого условий «сверху», вытесняла во внутреннем энергетическом пространстве человека дух, сокращала его границы, отнимала его «жилплощадь».

В этом сжимании пространства духа заключалась одна из важнейших особенностей тоталитарного государства, которая влияла на исторический процесс, искажала его и уводила его из вечности в кратковременность тоталитарного кошмара. В этой недолговечности ложный учитель манипулировал сознанием людей, встречая полное их согласие и поддержку. Без такой поддержки тоталитарное государство не могло состояться. В его сумеречных и обманных глубинах и формировался пресловутый «новый человек». «Новый душевный тип, призванный к господству в революции, поставляется из рабоче-крестьянской среды, он прошел через дисциплину военную и партийную. Новые люди, пришедшие сразу, были чужды традициям русской культуры, их отцы и деды были безграмотны, лишены всякой культуры и жили исключительно верой. Этим людям свойственно было ressentiment по отношению к людям старой культуры, которое в момент торжества перешло в чувство мести» [147]. И еще: «В новом коммунистическом типе мотивы силы и власти вытеснили старые мотивы правдолюбия и сострадательности. В этом типе выработалась жесткость, переходящая в жестокость» [148].

Говоря о новом антропологическом типе с «новым выражением лиц», русский философ отмечал, что «новый человек» есть «мировое явление, одинаково обнаружившееся в коммунизме и фашизме» [149].

И «новый мир» и «новый человек», созданные в тоталитарной России, ни в коей мере не соответствовали задачам и целям Космической эволюции. Свобода зла на данном историческом этапе оказалась энергетически сильнее свободы добра.