Велес

Если проводить довольно натянутую, но вполне наглядную аналогию между мозгом и листом бумаги, можно сказать одно — саркофаг слишком сильно давит на грифель. Дочь Ратибора слишком часто бывала в нем, ее «бумага» совсем поистрепалась, настолько, что оказалось невозможным прочесть много раз стертое и вновь записанное. Однако, кто сказал, что бумагу нельзя заменить или восстановить? Собственно говоря, Александр как раз и собирался ответить на этот вопрос. В принципе, для этого ему не требовался Кощей, можно было бы обойтись любым неразумным гоаулдом, но тут вставал вопрос рациональности и целесообразности. Александр не просто досконально изучил Кощея, но и в некотором смысле выдрессировал его.

«Да я еще тот доктор Менгеле. С другой стороны, я же вроде как спасаю девчонку, да и целый вид пытаюсь цивилизовать, так сказать, исправить ошибки прошлого, и через это дать вздохнуть спокойно всей галактике», — размышлял Александр, прикладывая Кощея к шее парализованной разрядом зента Лады. Полуинстинктивно, полусознательно, гоаулд впился в девичью плоть и шустро проник в тело носителя, мигом взяв того под контроль. «Не столько ведь прогрызаем, сколько что-то вроде межклеточной диффузии устраиваем», — мимолетно подумал Александр, прикладывая к виску девушки диск извлекающего память устройства.

Разумеется, как и львиная доля техники гоаулдов, оно было универсально, и могло не только вытаскивать информацию из мозга, но и записывать ее. Само собой, истрепанный «лист» такого бы не пережил, с таким объемом не каждый «картон» справиться мог, так Александр и не собирался писать сделанный Кощеем слепок памяти Лады в саму девушку. Его план был проще и вместе с тем сложнее. Он собирался повторить проделанное Витомиром, но как бы инвертировано.

Пожалуй, тут можно и вовсе говорить о чем-то вроде превращения Лады в подобие Александра. Всей разницы — на выходе планировался считающий себя человеком гоаулд. Причем, сам он будет не в курсе подробностей. В теории, имелось два наиболее вероятных варианта. Первый — Кощей полностью перестроит мозг девушки. Образно говоря, появится новый, неистертый «лист бумаги». Либо серьезно реставрированный старый. Особой разницы это не играло. Главное — на этот носитель будет перенесена личность Лады, так как для нее разум человека более привычен и предпочтителен, и уже за счет самосознания девушки будет формироваться «Я» Кощея. Второй вариант сводился к тому, что память Лады станет основой для совершенно новой личности гоаулда.

Александра устраивали оба варианта, но первый был более интересен с научной точки зрения, а второй с практической. «Сами-то гоаулды до такого не дойдут, им даже в голову это не придет. А естественным путем, ну… Человечество тысячелетиями от дикости и варварства до гуманизма топало. Любой гоаулд раз этак в пятьдесят дольше живет, и это по самым-самым скромным прикидкам. То есть, сами гоаулды, естественным путем, в лучшем случае этот путь за миллионы лет пройдут», — подумал Александр, накрывая ладонью с каракешем затылок и шею девушки. Закрыв глаза, он привычно скользнул в уютненькую тьму и послал команду активации на диск с памятью Лады.

Святогор и остальные джафа, прошедшие посвящение в витязи, отправились в дворцовую часть Хатака. Вернее, их в нее повели. Им объясняли расположение и назначение отсеков, они восхищались богатым убранством комнат, комфортом, красотой и продуманностью всего и вся, знакомились с постоянными обитателями, от слуг до руководителей разнообразных служб, одним словом — осваивались. В конце концов, именно тут предстояло жить и трудиться самым достойным из них. Контраст между дворцом и прочими частями корабля был еще более разителен, чем между городским и деревенским бытом. Традиции на пустом месте не возникают. Проведение экскурсии для молодых воинов не было исключением. С одной стороны, они получали кое-какое представление о планировке, что позволяло им в случае боя внутри Хатака иметь преимущество перед врагом. С другой стороны, увиденное не только вселяло трепет и благоговение перед господином, но и служило прекрасным стимулом быть лучшим, стать достойным жизни в дворцовой части Хатака.

Святогор не стал изображать из себя бывалого вояку лишенного способности удивляться и после общей экскурсии отправился во внутренние покои. Тут-то он и испытал культурный шок. Он бродил с приоткрытым ртом и ощущал трепет от увиденного. Если общая часть дворца поражала типичной варварской роскошью, прекрасно работающей на неискушенный разум, способный видеть лишь внешний блеск, то внутренняя… Здесь была гармония цвета, формы, материала и сути. И Святогор оказался одним из тех немногих, кто смог все это почувствовать и проникнуться. «Это… Это как гипер, большинство видит лишь вечно меняющиеся пятна и перетекающий друг в друга разводы невероятных оттенков, от которых начинает мутить», — пробормотал он, немного отойдя от первых впечатлений и сумев облечь ощущения в слова.