Вели мне жить

Значит, люди «покупаются» на его слова? Так, что ли? И он не гнушается никакой рыбёшкой, даже самой мелкой? Джулии вдруг стала противна маска на его лице — где-то она уже её видела, эту резную маску с прорезями для рта и для глаз. Эту рубенсовскую — а, может, тициановскую? — рыжую бородку. Этот рот, как у Сатира (особенно, когда он смеётся злорадно, как сейчас). В какие-то доли секунды он запечатлелся в её сознании весь как некий образ-символ: рыжебородый Сатир, хищник с рогом изобилия в руке. Верхний ряд зубов открыт — ничем не примечательные зубы, кроме одной маленькой подробности: это зубы хищника, зубы зверя. От смеха у глаз образовались морщинки, глаза превратились в щёлочки аж до самых ушей. Он — само воплощение взрывной вулканической породы: для него лучше всего подойдёт керамическая маска из обожжённой на солнце глины — разрисованная, разумеется. Сверху, по линии волос, — фруктовая ветка, увитая плодами, в духе делла Роббиа^{68}. Вот тебе и пора плодоношенья и дождей.

Она сама изумилась своей проницательности.

Резко встала, оттолкнув стульчик, — тот проехал по голубому ковру и завалился набок. Не повернув головы, она знала, что Белла по-хозяйски расставляет на большом захламлённом столе тарелки к чаю. Ну и что такого? Это больше не её дом, — во всяком случае, не только её: последнее время здесь много кто перебывал. Возле ножки стола виднелась Эльзина сумка с рукоделием; в углу свалены в кучу наспех собранные вещи — весь их с Рико нынешний нехитрый скарб.

— Боюсь, вода кончилась, — заметила она, не двигаясь с места. «Будь добра, Белла — если тебе не трудно…» Белла, как будто у себя дома, в собственной комнате, зашла за ширму, достала с полки кувшин… На стуле валяется Эльзино пальто. Кто-нибудь вообще поставит на стол чашки? И пирожки — добыча льва — так и лежат на столе в бумажном пакете: надо бы выложить их на тарелку. А Эльза всё курит. Рико всё пишет — впрочем, пишет ли? Белла вернулась с кувшином. Джулия заставила себя подняться, чтоб пойти поставить чайник. Оказывается, Белла его уже вскипятила. «Ну, спасибо тебе, Белла».

Она села лицом к испанской ширме — правда, что там происходило за ширмой, ей было не видно, да и какое ей теперь дело? Белла взялась хлопотать по хозяйству — за это ей большое спасибо. Зачем суетиться? Её это комната, не её — ясно, что теперь это проходной двор. Она сидит, как на вокзале.

Конечно, через минуту она встанет — заставит себя встать, но сейчас, в эту самую минуту, она видела перед собой только лицо Рико — натянутое на испанском экране, как на подрамнике. Вообще-то Рико сидел рядом, но она на него не смотрела: истинное его лицо стояло у неё перед глазами, — эта маска сатира, украшенная плодовой веткой. Сатир в саду. «Мы уедем туда, где ангелы сходят на землю». Что это за ангелы, интересно?

У неё вдруг стало легко на душе, — пропало ощущение суеты, напряжённости, недоедания, вечного страха за Рейфа, одержимого идеей смерти, которое не покидало её последние годы. Зачем вся эта суета? Разве что-нибудь имеет значение? Разве кто-нибудь из них имеет значение? Если кто-то и имеет, то это, конечно, Рико. Да, вот он, — в рабочих брюках, грубых башмаках, — так и не удосужился отряхнуть с них корнуолльскую пыль, — рыжебородый, заливающийся неприятным смехом при мысли, что кто-то «купился» на его слова. Всё стало на свои места — Джулии открылась вся перспектива, будто высвеченная на экране волшебным фонарём.

Всё просто — проще не бывает. Последняя капля кислоты в этой гремучей смеси — это Рико. Всё это время она сидела перед лабораторной колбой, наблюдая за происходящим в ней мельтешением, наподобие броуновского движения, и вот появился Рико. И всё сразу встало на свои места. Она видит себя со стороны: как она сидит, пытаясь совладать с ситуацией, которая попросту не поддаётся определению. Она видит Беллу — как та склонилась над Эльзиной сумкой с рукоделием: Белла, деловая американочка с претензией на французский шик. Она видит Эльзу — баронессу из кайзеровской Пруссии. Она видит Рико — у того первые признаки чахотки, он лишился крова, всё унесла война. «Это всё ты, проклятая пруссачка, ты во всём виновата!» — кричал он в запале вчера на Эльзу. Но даже если это и так, принимать у себя Эльзу — редкое удовольствие.