В массивную, деревянную дверь камеры была врезана толстая решетка. Дерево сочилось смолой на жаре. Нат, что лежал на лавке, устроив голову на своей куртке, услышал голос какого-то мальчишки со двора: «Чарли, пошли, там сейчас негра вешать будут!»
-Глупо, - поморщился мужчина. Застонав от боли в сломанном, распухшем запястье, лязгнув кандалами, Нат попытался перевернуться на бок. «Ребро тоже сломали, а то и два, - понял он. «Хотя какая разница. Все равно к вечеру я в петле буду болтаться. Кто же знал, что мы на рыбаков наткнемся. Я десяток, раз через эту реку людей переправлял, и все хорошо было. Ребят уже обратно к хозяевам отправили…, Четыре человека. Не выполнить тебе эту миссию, сержант Фримен, даже не надейся».
Он вспомнил заплеванный табаком пол, жужжащих, тяжелых мух, и шерифа, что сидел, раскинувшись на стуле, вычищая щепочкой грязь из-под ногтей.
-Я гражданин штата Массачусетс, - холодно сказал Нат, придерживая правой рукой левую руку - сломанную. «Я свободный человек, и требую вызвать моего адвоката. Хотите меня судить - судите, но по законам нашей страны».
Шериф выбросил щепочку. Поднявшись, - он был на две головы выше Ната, и на сто фунтов - тяжелее, мужчина издевательски проговорил: «Раз ты такой умный, черномазый, ты должен знать - за помощь беглым рабам полагается смертная казнь».
-Знаю, - согласился Нат. «Однако в Америке нельзя казнить человека без суда и следствия».
Шериф усмехнулся: «У нас тут есть судья, Чарльз Линч. Он именно так вешал лоялистов во время войны - без суда. Потом его оправдали, и меня, - он ударил Ната кулаком в лицо, - тоже оправдают».
-А потом он мне ребра и сломал, - болезненно вздохнул Нат, - когда ногами избивал. Господи, бедные мои - Салли, Марта, матушка, как они без меня? Четыре месяца, как из дома уехал. Негры, конечно, передадут весточку в Бостон, но пока она дойдет…Марта сейчас на каникулах, бабушке с матерью на постоялом дворе помогает…, Четырнадцать лет девочке, она ведь ребенок еще…, Стихи пишет, - невольно улыбнулся Нат. «И в школе - лучше всех учится».
Дверь лязгнула и грубый голос велел: «Выходи!».
Нат с трудом поднялся на ноги, пошатнувшись. Сильные руки встряхнули его. Шериф, пережевывая табак, рассмеялся: «Все готово, черномазый. Потом бросим тебя на свалке, даже хоронить не будем».
Нат поднял черноволосую, с легкой сединой на висках, голову. Молча, выпрямив спину, он вышел из камеры.
-Крепкий парень, - подумал шериф. «Даже не сказал, как его зовут, а ведь мы его два дня только и делали, что били. И выправка у него хорошая, сразу видно - воевал. Шрам от пули под ребрами. Так и не признался - кто еще, в Виргинии, им помогает. Вот же эти негры упрямые».
Он вывел заключенного на крыльцо. Толпа мужчин, - с топорами, кольями, винтовками,- заверещала. «Все равно, - усмехнулся шериф, - сколько бы черных такие мерзавцы не украли у законных владельцев - рабство угодно Богу. И в церкви, - он посмотрел на деревянный шпиль, - так же говорят».
Кто-то из толпы, подняв комок грязи, швырнул его в Ната.
-Иди, иди, - толкнул его в спину шериф, толпа расступилась. Нат подумал: «Какое небо синее. Я со всеми попрощался, как уезжал, Господи, бедные мои…»
Высокая, раскидистая сосна стояла на самой вершине холма. Нат, идя вслед за шерифом, в самой гуще пахнущей потом толпы, увидел темные, далекие очертания человеческих фигур. Негры стояли, не двигаясь, под откосом холма. Нат закрыл глаза. Увидев лицо Салли, услышав веселый голос дочери, он почувствовал у себя на лбу ласковую, знакомую руку.
-Мамочка, - одними губами сказал он. «Мамочка, милая, прости меня, что вас одних оставляю». Он ощутил слезы у себя на глазах. Отбросив руку шерифа, мужчина поднялся наверх, к наскоро сколоченному помосту.
Нат обвел глазами толпу белых и вздохнул: «Под холмом брат Томас стоит, я его заметил. Значит, все хорошо - Дорога и дальше будет работать. Ничего, на мое место придут другие - и так до тех пор, пока на этой земле не будет рабства. На этой земле…»
На шею ему накинули петлю. Нат вдруг пробормотал что-то. «Господи, да откуда это взялось? - удивился мужчина. «Но правильно ведь, правильно…, Надо крикнуть, пусть все услышат - и белые, и негры. Пусть все знают».
Он выдохнул. Нат, громко, во весь свой голос, сказал:
All that my yearning spirit craves,
Is bury me not in a land of slaves.
Шериф сдавленно выругался: «Хватит тянуть!». Помост затрещал, тело закачалось на ветви сосны. Кто-то крикнул: «Туда ему и дорога, черномазому!». Белые разошлись, а негры так и стояли, глядя на свесивший голову к плечу, медленно крутящийся на веревке труп.
Уже вечерело, когда всадник, промчавшийся по главной улице Хиксфорда, среди деревянных лачуг, - спешился перед беленым зданием. С крыльца свисал американский флаг. Пахло вареной кукурузой, над крышами поднимались дымки. Дэниел улыбнулся: