- Однако они заговорят, - Федор вдыхал теплый, солнечный аромат виргинского табака, - я об этом позабочусь.
Он не выдержал и сам занялся Клеточниковым. Федор, гневно, думал, что безобидный канцелярист, очкарик с отличными рекомендациями, сидел под самым его носом, в Третьем Отделении, и поставлял террористам секретную информацию. Федор, впрочем, был осторожен. Клеточников мог понадобиться для процесса. Он не хотел, чтобы подонок скончался до суда от пыток, или побоев.
- У них чахотка разовьется, - пробурчал Федор, - в казематах вода на полу стоит. В камерах ниже нуля по Цельсию. Вот и хорошо. Кого мы не повесим, тот сам сдохнет. Впрочем, у нас гуманный суд, и его величество милосердный человек. Им заменят смертную казнь пожизненной каторгой. Значит, сдохнут в крепостях, - он, с особенным удовольствием, представлял, во что превратится змея после нескольких лет каменного мешка в Шлиссельбурге.
Карета свернула на Литейный проспект. Федор потрогал конверт в кармане кашемирового, английского кроя, пальто. В нем лежал чек на предъявителя, из Волжско-Донского банка, на две тысячи рублей.
- Ей хватит, - усмехнулся Федор, - она таких денег в глаза не видела.
Он понял, что Верочка не разу не получила от него даже букета цветов. Вчера он привез Анне свежие, пармские фиалки, французский виноград, и ее любимые пирожные от Демеля, из кондитерской в Гостином Дворе. Федор вспомнил ее сладкие губы, ее шепот: «Я люблю тебя, так люблю...», и тряхнул головой:
- Только бы Вера не устраивала сцен. Я ее не бил никогда, но если она, хотя бы рот откроет..., - двор на Литейном проспекте не охранялся. Квартира не оплачивалась департаментом полиции и не считалась служебной.
- Ждите меня здесь, - велел он охранникам. Федор был в кольчуге, как обычно. Проверив пистолет, Воронцов-Вельяминов вышел на мостовую.
Билет в Москву Макс купил на вторник. Он подозревал, что после завтрашнего взрыва, на Екатерининском канале, город запечатают. Его берлинские документы были надежными, в них тоже стояла виза. Волк не видел никаких препятствий к тому, чтобы покинуть город. Судя по всему, пан Крук завтра не собирался сопровождать императора.
Макс, насвистывая, умывался перед венецианским зеркалом:
- Вот и хорошо. Мне надо появиться, у ограды Михайловского сада. Достойное завершение моей карьеры, - он похлопал себя по гладко выбритым щекам и нахмурился. В открытом вороте льняной, безукоризненно белой рубашки, виднелся свежий синяк. Макс повел носом. В квартире пахло липовым цветом, Кассандра полчаса, как ушла. Она долго обнимала его на пороге:
- Я люблю тебя, так люблю..., Обязательно, надень завтра медальон. Я верю, он поможет..., - девушка прижалась к Максу всем телом:
- Может быть, сказать ему о ребенке? Нет, нет, завтра, после того, как я убью тирана..., - каблучки ее ботинок простучали по лестнице. Волк хмыкнул, запирая дверь:
- Завтра. Завтра вечером, дорогая моя, в этой квартире никого не будет.
В пятницу, после обеденного визита княгини Юрьевской, Макс принялся за уборку. Складывая саквояж, он думал, что соблазнить морганатическую жену императора оказалось просто. Юрьевская, с детьми, жила в отдельных апартаментах, в Зимнем Дворце, однако держала и городскую квартиру, где она обреталась, еще, будучи любовницей императора. Туда Верочка Соловьева и привела жениха, американца, мистера Вилена. Макс возился с детьми княгини Юрьевской, приносил им подарки. Женщина привыкла к нему и стала приглашать на чай, поиграть с малышами. Макс видел, как смотрит на него Екатерина Михайловна. Он посмеивался:
- Цена женской дружбы. Мадам император намеревается увести жениха у приятельницы. И ведь она замужем..., - Максу достаточно было несколько раз появиться за чаем с цветами, осыпать Долгорукову комплиментами, и прочитать несколько сентиментальных строчек Байрона.
- Не бродить уж нам ночами Хоть душа любви полна И по-прежнему лучами Серебрит простор луна..., - пробормотал он, снимая с кедровых плечиков в гардеробе костюмы.
Макс предпочитал одеваться у английских портных. Он заказывал рубашки и галстуки по каталогу. Волк, весело подумал, что его мерки за двадцать лет не изменились.
- Я буду жить долго, - пообещал он себе, - у нас с Любовью появятся дети, внуки...,На склоне лет, напишу воспоминания, под псевдонимом. За такую книгу меня издатели озолотят.
В Санкт-Петербурге, Макс, засыпая, представлял себе виллу на Женевском озере и слышал детский смех.
- Так будет, - он открывал глаза и протягивал руку, ему казалось, что Любовь лежит рядом, совсем близко, - до конца наших дней.
Он отправил багаж на Николаевский вокзал, в камеру хранения, оставив только маленький саквояж. Макс, две недели назад посетил контору по сдаче квартир, и предупредил, что выезжает в начале марта. Герр Кнабе возвращался обратно в Берлин. Говорил герр Кнабе с лающим, прусским акцентом, и держал себя высокомерно.
Макс успел навестить почтамт. Он отправил Александру, в Вашингтон, большое письмо, открытки с видами Санкт-Петербурга и посылку с подарками.